Юрий Ценципер - Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива

Юрчика ни в коем случае не бери из лагеря – там самое лучшее место для него сейчас. Непременно дайте Тарасу 200–300 рублей (реализуй книги и еще, что найдешь нужным) с собой (если его сейчас возьмут).

За нас абсолютно не тревожьтесь – на расстоянии все кажется страшнее.

Ну, Ласинька, дорогая, непременно займись своими делами (здоровье твое чтобы было в порядке) – от этого ведь очень многое зависит. Поблагодари как следует проводничек и сделай им хороший подарок.

Крепко, крепко целую.

Записка брату, который к этому времени перевелся из Казани в Московский энергетический институт, Аде и ее мужу Жене Еремину:

Дорогой Тарасик!

Жму тебе крепко руку и крепко по-братски целую. Думаю, свидимся все же. Возьми деньжат – купи что надо.

За всех нас не тревожься.

Еще раз целую тебя.

Адочка! Женя!

Некогда писать. Будь разумницей, Адочка. Не тревожься. Целую!

Двадцать четвертого июня телеграмма Асе:

ВСТРЕЧАЙТЕ ВОЛОДЮ ЧЕМОДАН ДВАДЦАТЬ ПЯТОГО ПОЕЗДОМ ДЕСЯТЬ ВТОРЫМ ИЛИ ДРУГИМ МОСЯ ВЫЕХАЛ СЛЕДУЮЩИМ ЗДОРОВЫ = РОДИТЕЛИ

В своих воспоминаниях 70-х годов Володя пишет:

Поездка и все, что с ней связано, – это первое, самое первое и никем не привнесенное воспоминание.

Вагон купейный. Мое место – среди узлов багажной полки – той, что над коридором. В купе той поры боковые части, находящиеся в ногах, так сказать, “жилых” полок, были закрыты, а открытой оставалась только центральная часть – над дверью.

В руке шоколад, страшно хочу в туалет, но не слезаю. Боюсь всего и всех. Боюсь, наверное, того, что никому нет до меня дела! Нет, одному есть! Это мальчишка, немного старше меня. Он меня дразнит, пугает, какой-то тряпкой бьет. Отбирает шоколадку, а может, я ему отдаю, желая задобрить. Результат прежний – очень хочу писать. В дальнем углу на полке я все-таки пописал в какой-то бумажный пакет или бумагу. Страх. Помню этот миг всю жизнь.

Затем помню вечер. Только что попало моему мучителю – он заехал тряпкой своей матери по лицу. Его несколько раз крепко отшлепали, а мне еще страшней… и я за него заступаюсь: “Ничего, мне не больно”. Что-то повлияло, а может, и все вместе. Уснул. А ночью грохот и огонь за окном. Меня вытащили из вагона. Что это – я не знаю. Но мне очень страшно! Потом меня и пацана этого снова запихивают на полку. Спим вместе. Мне спокойнее, я ничего не боюсь! А утром, добрым утром, без ночного страха, я вдруг обнаруживаю, что не могу ничего сказать. Потом опять целый день на полке, но кто-то нас снимает и отводит в туалет. Кто-то (кажется, проводница, так как женщина эта явно не из нашего купе и, по-моему, в форме) приносит мне поесть. Кажется (вообще-то я уверен), была и вторая такая ночь или день. Опять едем. Город. Утро или день, пустой вагон – все ушли, и вдруг в окно (очень хорошо помню, что в верхнюю, открытую узкую часть) вижу маму. А она меня вытаскивает прямо в эту щель.

Ася часто вспоминала первый вопрос Володи у вагона: “М-м-ма-ма, а вас б-б-бом-б-бали?” До этого путешествия он не заикался.

На другой день в Москву приехал Миша. Так, за каких-то пять дней был решен серьезный вопрос – Володю перевезли из города, который каждый день бомбили, домой. С точки зрения окружающих, все было сделано отцом без лишних эмоций, оперативно и деловито, хотя можно себе представить, какая буря была у него в душе.

Тетя Паша, которая жила с дочками во Владимирской области, диктует письмо:

Дорогие ребятки, Юрочка и Володя! Няня очень хочет видеть вас. Вы уже теперь большие, если мама и папа сочтут лучшим вас переправить к нам, то присылайте. Няня вас любит и обижать не будет.

Но у Миши был другой план. Он предполагал, что Москву будут бомбить. Бронислава работала тогда первым секретарем Молотовского райкома партии Казани, и он попросил ее принять Асю с Володей и Аду с трехмесячной Иринкой.

Из-за войны Тарас досрочно окончил институт. 24 июня он получил диплом, а 25-го пошел в военкомат, откуда его отправили в Ленинград в школу мичманов.

Родители пишут Тарасу и Адочке:

Мои дорогие! Сегодня получили ваши, от 25-го, письма. Поздравляем тебя, Мулинька, с окончанием института. Желаем тебе и всем здоровья, долгой жизни и удачи. Мы рады были читать ваши письма, письма людей, достойных нашей родины. Я также оптимистически смотрю вперед, я верю в победу, в радостную жизнь. Я верю, что мы соберемся вместе праздновать победу, заслуженную каждым из нас на своей работе, что мы не будем впадать в панику. В эти трудные дни будем крепкими, стойкими, разумными.

29 или 30 июня Ася, Ада, Володя, Ирина отправились поездом в Казань. Вот первое письмо от мамы:

Доехали мы хорошо. Встретили и приняли нас очень приветливо и дружелюбно, еще несколько дней уйдет на окончательное устройство Володи и Адочки, и я уеду в Москву, думаю, что удастся достать билет и доехать. Настроение у всех очень хорошее, боевое, я уверена, что к осени будет полная наша победа, а в Европе начнется гражданская война против капиталистов, за социализм.

Мой родной, береги себя, твоя жизнь пригодится стране нашей и нам всем – семье. Помни, что ты мне обещал, мой родной.

Напиши Юре письмо, от меня очень долго пойдет к нему.

Через день после их отъезда в Казань Миша пошел в Отдел народного образования Сталинского района Москвы и подал заявление о зачислении его добровольцем в народное ополчение. 5 июля он получил ответ заведующей РОНО Соколовой:

Михаил Борисович!

Завтра, т. е. 6-го, Вам необходимо явиться в РОНО с вещами к четырем часам.

Вот его последняя весточка перед отходом поезда к линии фронта:

Дорогие мои!

Все успел: и постригся, и побрился (и – даже – поодеколонился). Купил батон большой, колбасы, сыра.

Пишу в вагоне. До отхода – 10 минут. Заказал постель. Скоро будет, как у Толстого: первая часть пути – мысли о том, что оставляешь, вторая – о том, что впереди.

Не грустите. Щелкайте рубильником, заводите радио, пойте “Мы лошадок…” – только не унывать!

Привет всем, всем.

Крепко-крепко всех вас, дорогие, целую.

А вот из письма Брониславе в Казань через два дня после их телефонного разговора:

Москва, 8/vii – 41 г.

Броня! Очень обрадовался разговору с тобой. Я уже несколько дней военный человек и даже с некоторым чином. Пошел я добровольцем, ибо с военного учета снят. Я член партии, и мне очень радостно и гордо от сознания, что я в рядах коммунистов в эти серьезные и значительные времена. И я сделаю все, что нужно, для нашей родной советской Земли.

А уже 11 июля он посылает срочную телеграмму Асе в Казань:

МЕДИЦИНСКАЯ КОМИССИЯ ОТЧИСЛИЛА ЖДИ ЗВОНКА ПРИВЕТ ВСЕМ = МИША

В этот же день письмо:

Коротко о своих делах. В ночь на 9-е мы отправились в лагеря. Шли около 60 км. Я несколько выдохся. Режим весьма напряженный, и поэтому несколько человек (в том числе и я) начали отставать от остального коллектива – не хватило ни сил необходимых, ни выносливости. В это же время стала функционировать медкомиссия, которая и отчислила меня из дивизии 11-го утром.