Юрий Ценципер - Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива

Всего в Севастополе у нас погибло 57 родственников и близких знакомых.

В 1971 году Тарас опубликовал заметку в многотиражке Московского электролампового завода, где он работал главным энергетиком. Там он вспоминал:

31 октября завязались первые бои. У нас было мало артиллерии и автоматов, совсем не было боевого опыта. Но курсанты стояли насмерть и сдерживали бешеный натиск врага.

Главной нашей задачей было выиграть всего три-четыре дня до подхода дивизии Приморской армии. Курсанты сделали почти невозможное. Не раз с громовым матросским “ура” мы бросались с винтовками наперевес в контратаки.

В декабре 1941 года он пишет брату:

Куда: Казань “18”, директору школы № 101, Ценциперу М. Б.

Откуда: Действующая Кр. Армия, сортировочный пункт литер Т 80-ая полевая почтовая станция 105 отд. Саперный батальон пульрота Ценципер С. Б.

Здравствуйте, дорогие! Мои письмо, и открытку, и общее письмо вы уж, наверное, получили и знаете мои новости. Сейчас мы по-прежнему находимся в армии в рядах защитников города. Эти дни мы заняты большой работой: готовим себе зимний блиндаж – получается хорошо – надежное укрытие. У каждого матрац, подушка, одеяло, печка уже! В общем, шикарно. Я, если удастся, в следующий раз, когда буду в городе, захвачу всякую мелочь и немного книг. Насчет нашей учебы пока выясняется. С каким удовольствием читаем о наших победах. И у нас враг не пройдет.

В конце декабря он получил ранение и лишился фаланг пальцев. Его направили в госпиталь санатория им. Челюскинцев в Гагры. За участие в боях он был награжден уважаемой народом медалью “За отвагу”, дорогой для севастопольца медалью “За оборону Севастополя”, а позже – медалью “За оборону Кавказа”.

Тарас пишет из Гагр:

Ну, мои дела идут неплохо, пальцы затягиваются хорошо и, наверное, выздоровление их займет не 2–3 м., как я писал в письме, а 1½ – 2 месяца. Может быть, через полтора месяца дадут отпуск на месяцок, так часто делают, когда рана затянулась, но еще не залечена и нет смысла занимать госпитальную койку. В этом случае прикачу к вам, хотя не хочу тешить себя мечтами, т. к. это может быть и не быть. А пока живу тут, читаю, играю на бильярде левой рукой.

Тарас приврал: с рукой все было гораздо серьезнее – у него начиналась гангрена. Через три недели он пишет:

Сегодня наконец получил от Вас первые письма за последние два с половиной месяца и обрадовался неописуемо.

Сейчас я уже снял бинты и сижу на балконе (при зверском солнцепеке!) и пишу, держа карандаш в заживших пальцах правой руки, пишу очень быстро, т. к. возбужден. Раны мои затянулись поразительно быстро, вызвал удивление лечащих врачей. Оказалось (!!), что на пальцах ампутированы были не целиком фаланги, а части их.

Здоров же я как бык, пользуюсь всеми благами раненых бойцов, сидеть тут надоело чертовски, прочел бездну книг, ем мандарины и пью часто виноградное вино. На днях мне будет комиссия, и пошлют в какую-нибудь нестроевую часть по специальности, а может быть, и вновь учиться в наше училище, которое мы временно оставили для защиты Севастополя.

Севастополь здорово защищают, слава за это морякам! Когда-нибудь приведу вас на нашу позицию и покажу, где шли бои, где мы жили. А пока для этого надо освободить весь Крым.

Письмо из Поти, где Тарас после госпиталя стал работать на военно-судоремонтном заводе, так как был демобилизован из армии вчистую:

О *** (“Севастополе” замазано цензурой. – Ред. ) вы, наверное, читаете в газетах. Опять наш родной город стал легендарным. Все чудеса храбрости и отваги, все битвы за год войны бледнеют перед *** баталиями. И никогда гансам не взять ***, в это мы все абсолютно верим. Поздравляю вас с новыми союзниками 2-го фронта. Хорошо бы, чтобы они скорее открыли второй фронт, да и воевать научились бы, как мы.

Тарас – севастополец, моряк, “братишка” во флотском бушлате, в тельняшке. Такой он был, таким и оставался.

6/vii

Здравствуйте, дорогие! Пишу вам часто, чтобы не беспокоились.

Ну, вы из сводок знаете, что наши оставили Севастополь. Но что же делать: чудес много быть не может. Уж то, что Севастополь держался не день-два-пять, а двести пятьдесят дней, есть величайшее чудо. Тяжело представить, что нет больше родного старого Севастополя, нет его улиц, домов, нет нашего дома на Советской улице, нет панорамы…

В ноябре 1942-го:

Эти все дни у меня богаты воспоминаниями: год назад в это время мы под Севастополем вышли на фронт и включились в общее дело. Эх, скоро ли вернем сполна родимые края? Из бесед с ребятами с фронта чувствуется, что ганс уже выдыхается. Вон под Туапсе, читаете в сводках, его лупят очень крепко. А там и Сталинградская пружина свернется до предела и настанет момент, когда ее отпустят – вот когда удар по немцам будет. А сейчас еще задача – не дать им сломать эту пружину. Молодцы сталинградцы, прямо соперничают в доблести с севастопольцами.

Интересно, многие ли тогда могли так точно чувствовать перелом войны и великую роль в этом Сталинграда?

После окончания 1941/42 учебного года мама с группой старшеклассников поехала на помощь заводскому подсобному сельскому хозяйству в деревню Лаишево – сперва без Володи, а потом отец привез и его. За несколько месяцев мама написала отцу много писем. Вот некоторые выдержки:

Дорогой мой, милый директор и начальник!

Вчера сидела в конторе, когда ты звонил, очень рада была твоему голосу, я тебя слышала, очень обидно, что нельзя поговорить как следует. А вообще я очень скучаю о тебе, хоть бы немножко побыть вместе. Немного о делах:

1. Некоторые ребята у нас совсем босые и из-за этого болеют. Достань хотя бы 3–5 пар мужской обуви и пришли обязательно.

2. Пришли желудочных лекарств, слабительное, салол и т. д.

3. Ал. Фед. мне буквально не дает жить – ей необходимо съездить в поселок на 1–2 дня повидать своего любимого, который с фронта приехал. Можно ли ее отпустить? Работа от этого не пострадает.

4. Здесь собралось несколько ребят, которых необходимо отправить в поселок, но нас становится все меньше.

Может быть, можно, чтобы приехал сюда на 1 день врач со всякими медикаментами? Хотя серьезных заболеваний нет, но ежедневно 8–10 ребят не выходят на работу.

5. Кормят сейчас хуже, утром и вечером “завариха”, до того она приелась, что всем тошно. Говорят, что больше ничего нет.

Завариха – это болтушка из муки и воды.

Мама пишет часто и подробно. Видимо, жизнь немного наладилась.

Живем мы хорошо. Больных совсем нет. Настроение хорошее. Работают дети хорошо и, по выражению агронома, спасли картошку, просо, свеклу. Эти три культуры они самостоятельно целиком обработали. Сейчас работают на горохе и табаке. Сегодня выходной – работаем до обеда. Устроили здесь очень веселый, хороший карнавал, вчера другой маскарад. Выпускаем газету (обязательно пришли бумагу). С питанием иногда бывают перебои. Но я им (начальству) ничего не спускаю, дерусь!