Юрий Ценципер - Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива

Последние дни, вечера тянутся бесконечно, темнеет очень рано. Очень, очень скучно, от нечего делать много думается, а это, как ты знаешь, редко пользу приносит. Родной мой, скучаешь ли ты обо мне?

Ну, на этом лирику заканчиваю. Ты ведь последнее время не большой любитель ее.

Мама много пишет о Володе, или как его называли в семье с легкой руки отца, о Чижике:

Ну, теперь о нас с Чижиком.

Чижик чувствует себя очень хорошо. Пришли что-нибудь ему: он скучает по всем по вам. Особенно по Юрке, все время его вспоминает, собирает и откладывает ему все, просится к нему. Товарищей у него нет. А ребятам он часто надоедает. Очень жарко, и ест он сейчас плохо, но это временно.

Мы здоровы. Володя – отчаянный хулиган. Вчера влез в бочку с питьевой водой (решил купаться). Лазит по всем деревьям. Со всеми задирается. Домой собирается всех увезти на своих самолетах (Володя все время играл в аэродром. – Ред. ).

Володику здесь очень хорошо, он, правда, не имеет товарищей, но, я думаю, ему это на пользу, он спокоен, играет сам, не плачет. А ребята его очень балуют, и он, конечно, пользуется этим. Всем говорит, что он здесь станет “толстый, как дом, и сильный, как пароход”.

Ходит с ребятами в поле, таскает выполотую траву, вчера ему совет бригадиров вынес благодарность за доблесть на трудовом фронте.

Сохранилась даже официальная справка о Володиной “зарплате” – в шесть лет он собирал оставшуюся после уборки кукурузу.

А Юра провел две смены в пионерском лагере завода в живописном месте на реке Казанка. Спустя десятилетия он вспоминает:

На завтрак овсяная каша, на ужин – для разнообразия меню – каша овсяная. Черные языки и губы от вяжущего вкуса спелой черемухи, которой вовсю объедались.

Мне почти десять лет, перешел в четвертый класс. По тем временам этого было достаточно, чтобы представить, где проходила в августе линия фронта и что это означало для всех.

Многое забылось, но в память врезался один из вечеров.

В лагере была незамысловатая эстрада, перед нею деревянные скамейки. Запланированное мероприятие – сообщение о положении на фронтах, а потом самодеятельность. О чем говорилось в сообщении, несложно представить. А затем на сцену вышла девочка и стала петь песни того, сорок второго года.

Я не знаю почему – то ли дело в самих песнях, то ли в том, как она их пела, то ли в исключительности времени, обстановки, а по-видимому, все это вместе, но меня никогда не покидали очень волнующие впечатления от того теплого летнего вечера. Было тепло, а по телу шли мурашки…

Девочку звали Эди Строганова. Я был на несколько лет ее младше, никогда с ней не разговаривал, и вряд ли она знала о моем существовании.

Юра считает, что в его становлении первым, почти по-взрослому эмоциональным, впечатлением, запавшим в душу, была эта девочка с толстыми косами.

В одном письме из Лаишево мама деликатно намекнула:

Я слышала, что в поселке распределяют квартиры. Может быть, тебе зайти на завод, поговорить там.

Отец никак не среагировал – ни по телефону, ни в письмах. Но, когда мама с Володей в начале сентября вернулись в поселок, ее ждал невероятный подарок.

В течение лета в задней угловой части школы силами завода была построена настоящая однокомнатная квартира с маленькой кухней, туалетом и крыльцом, выходящим на противоположную фасаду сторону. Квартиру как-то оборудовали, раздобыли старую мебель, сколотили кровати, поставили самодельные стеллажи с книгами. В прежней комнате остались бабушка с дедушкой и Адочка с Иринкой. А вообще в разных квартирах при школах с этого времени и до конца 1969 года было прожито почти тридцать лет.

Квартира была, естественно, далеко не комфортабельная. Днем через стены доносился шум из школы, Юра ловил на кухне за хвост мышей. Однажды братья стали тянуть дверь из коридора в комнату в разные стороны – кто перетянет. Почему-то Юра отпустил дверь, и Володя, упав, разбил до крови о батарею затылок. Шрам остался на всю жизнь.

Володя считает, что лет в шесть, по-видимому, обрел первых своих друзей – Рудика и его сестру Олю. Они были детьми очень знаменитого до войны (и после нее) футболиста ленинградского “Зенита” Петра Дементьева. Виделись они и после войны. Рудик тоже играл за “Зенит”.

После окончания учебного года, в начале июля, отец поехал более чем на полтора месяца в туберкулезный санаторий в Башкирию “на кумыс”. Место называлось Шафраново. Кобылье кислое молоко действительно давало некоторый медицинский эффект.

По пути в Шафраново отец смог совершить небольшое путешествие по Волге от Казани через Ульяновск в Саратов – и наконец в Башкирию.

С дороги, а потом из санатория он пишет маме:

Неожиданно оказалось, что мы подходим к Ульяновску. Типичный волжский город – круто спускается к самой Волге. На склоне – рынок, с которым мы только что познакомились. За неимением пива (которое кончилось за 10 м. до прихода нашего “Володарского”) закусил парой соленых помидоров…

Едем прекрасно. Выехали в час ночи. Плотно закусили и – спать. Спали до 11 ч. А потом смотрел на Волгу, восторгался ею и опять спал. В Тятюшах выпили прекрасного “катыка” (кислого молока).

Лечу глаза и понемногу читаю интересную книжицу – мемуары Коленкура.

Сижу в Куйбышевской филармонии и слушаю большой концерт (пытались попасть в Большой театр – московский, – но ошиблись временем).

Все идет прекрасно. В Куйбышев прибыли сегодня в 12 ч. дня. Здесь все очень хорошо. Куйбышев – что Казань: так же стоят трамваи, такая же грязища (в большинстве случаев). Очень приятная планировка города – все улицы прямые как стрелы.

Сегодня нам впервые дают кумыс уже по 2 бутылки (т. е. 1 л). Он мне пришелся очень по вкусу. С бутылками кумыса пойдем в лес. Потом – обед и т. д. На меня нашла уже этакая санаторная блажь, когда ни о чем, кроме еды, спанья и прочей ерундишки, не думается.

Устроился я прекрасно и на год (а то и на два!) сделаю себе хорошее, даже отличное, здоровье. Сейчас поужинал. В столовой – концерт силами разных халтурщиков. Я сижу в саду на скамье и дописываю. Горят лампы на фонарях, тихо, и никак не скажешь, что идет война. Вот тут, вдали от всяких неудобств военного времени, по-настоящему чувствуешь, как многого оно нас лишает.

Ласта! Напиши, как идут дела в школе? Передай от меня приветы. Как ты сама? Где Юрка и Чижарик? Не скучай. Не волнуйся и по поводу моего беспокойного нрава – я веду себя как подобает – главным образом провожу время в мужском обществе, благо оно здесь интересное.

Женская половина санатория (это, Ласта, ответ на вопрос) занимает довольно скромное место в моих делах, еще даже не всех успел разглядеть как следует. Но, конечно, за себя не ручаюсь (говоря в духе Тартарена).