Юрий Ценципер - Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива

Видишь, какое настроение у меня. На душе покой и легко очень, ни о чем плохом не думаю, никаких забот, только ночью сплю очень плохо.

Здесь очень красивые места, я гуляю вечерами с ребятами, играем в мяч, иногда ребята ставят меня в ворота вместо Хомича, играют в футбол.

Я вполне справляюсь с этой ролью. Я с удовольствием провожу с ними время, как-то ближе они мне стали. Юрка интересный, хороший, думающий парень, как хочется ему счастья, удачи в жизни. С Володей трудно, он с каким-то ложным самолюбием. Я много с ним занимаюсь, беседую. Насчет его занятий ты прав, мы уже решили с Юрой это. Сегодня возьмем здесь учебники.

Ну, вот и все. Целую и обнимаю тебя крепко-крепко. Обманешь насчет эмоций – плохо будет.

Володя отцу:

Только что, придя с речки, где мы купались, пилили и рубили дрова с Юкой. Сейчас я и Мака пишем тебе, а Юка слушает детекторный приемник (его сделал хозяин). Юке перешили твои брюки, вышло очень хорошо. Русским языком я занимаюсь, пока встречаются ошибки, только на запятые, правда, мы еще мало занимались. Часто вспоминаем тебя. Здесь много красивых маков, я наберу для тебя семена. Возьмем много варенья, в сентябре на рожденьях погуляем.

Семейные прозвища: Мака, Пака, Юка и Волока придумал Володя.

По пути обратно заехали в Киев. Здесь в семье сына Толи, окруженный теплом и заботой, жил отец мамы – наш киевский дед. Шумный Анатолий, его жена Мира, дочь Зиночка и дед встретили нас очень хорошо. Квартира маленькая, полуподвальная, но для гостей все потеснились и постарались поуютнее устроить. Зина сразила Юру красотой. Киев восхитил всех – мама тоже здесь раньше не бывала. Особое впечатление на Юру произвел симфонический концерт в парке на берегу Днепра под открытым небом, где под управлением Натана Рахлина были исполнены “Прелюды” Листа, навсегда оставшиеся в памяти.

В Киеве и мама, и Володя, и Юра, и отец в последующие годы бывали неоднократно. И специально, и проездом. Даже привозили с собой знакомых. Часто без предупреждения. И всегда в этом доме (квартиры затем менялись) их ожидал самый теплый прием. Стол всегда ломился от разной еды, для ночлега выделялись лучшие места. Родной дом!

В 1947 году дед Борис вернулся из командировки в Москву, прихватив с собой немного недорогих ученических тетрадей, и был задержан при попытке перепродать их на казанском рынке. Ему дали шесть лет за спекуляцию.

Были предприняты все усилия для его спасения: заводское начальство пишет председателю Президиума Верховного Совета СССР Николаю Швернику прошение о помиловании. Ходатайствует и старый севастопольский знакомый, революционер-подпольщик, а теперь Герой Советского Союза полярник Иван Папанин. Помогает севастопольский фронтовой товарищ Тараса, а ныне контр-адмирал Филипп Октябрьский.

Вот “зашифрованное” сообщение от бабушки:

Дорогие! Операция прошла успешно, есть все шансы на благополучный исход. Сейчас от профессора (“профессор” – это либо адвокат, либо кто-то из руководства завода. – Ред .).

В конце концов деда помиловали и хорошо встретили на заводе и в Дербышках – “с кем не бывает”. Письмо в Москву после освобождения:

26/xii 47

Сегодня уже на заводе принял прежнюю должность. Вчера был приемный день – приходили мои рабочие, дрова нарубили, радовались. Вечером явился мой начальник Белов с женой. Приехал я вчера дневным поездом, сразу звонил Винькову и Минкову – все были рады. Настроение превосходное. Мне необходимо отдохнуть от пережитого. Заживем опять хорошо. Мне попитаться 1 месяц, и я опять полноценный человек. Дорогие Ася, Мося, Адочка, Муля – всем вам пришлось много пережить. Главную тяжесть ты, Мося, перенес на своих плечах. Много горя было всем, и я еще молодцом, что я еще могу работать.

В декабре 1949 года родители отца гостили в Москве, а по возвращении их ожидало радостное известие – им дали комнату в капитальном доме, в квартире с одними соседями, хорошо знакомыми симпатичными людьми.

Бабушка пишет:

Нам дали комнату. Сегодня переехали. Устали очень, но какое блаженство, не надо думать о том, что надо принести дрова, воду. В комнате тепло, воды льешь сколько хочешь, в уборную не надо бегать куда-то. Если бы все это было возле Вас и работа папы тоже. Я так рада за папу, что у него никаких домашних забот.

Письмо от деда:

Наконец мы ожили. Избавились от нехорошего. Здесь так тепло, чисто, уютно, в доме тишина. Приемник, телефон. Соседи – очень славные люди, приветливые. Выходные дни мы к ним, они к нам. Мы продали дрова за 195 рублей. Уплатили квартплату октябрь – ноябрь и у Абрамсона купили кухонный стол за 30 рублей, там был ящик. Кухня большая, пополам с соседями. Встаю утром – никаких забот по хозяйству, но все это хорошо, если бы жили вместе и могли бы помочь. А все думаем, как вы живете?

Отец настаивает на переезде:

Мы – все дети и внуки ваши – твердо решили, что пора вам быть с нами. Жизнь стала значительно легче, все мы вполне прилично обеспечены хорошей работой, заработком. И это прямо-таки недопустимо – продолжать нам жить врозь. Ведь редко отец и мать так много сделали для своих детей, как вы. И редко где между детьми и родителями есть такие по-настоящему сердечные и близкие связи, как у нас с вами. Ваш приезд и жизнь с нами нисколько нас стеснить не смогут. Работу я папе найду близко и подходящую (как только папа достаточно отдохнет и захочет работать). Пусть это будет приятная работа на 250–300 рублей. Да, папа, да, небольшое усилие всех нас, детей, – и вы будете жить не хуже, чем там. Зато более спокойно и счастливо, жаль, что мы вам не написали об этом сразу.

Я кое-что приготовил за последний месяц. Вам предоставляется комната, реконструированная из нашей кухни. Я сделал в ней отличный ремонт, и она сейчас выглядит, как наши прочие комнаты, поставил добавочную батарею. Все (вплоть до пола) перекрасил. Хоть она и мала, на нее любо поглядеть. В ней поместится старая тахта, стол, кресло, шкафчик. Кухню я устроил тоже.

Ася пишет в 1948-м, сразу после отмены карточек:

Надеюсь, что вы, зная мою “любовь” к письмам, не обижаетесь на мое молчание. Миша и дети вам пишут чаще. У нас все по-старому. Вы, мама, ведь недавно от нас и жизнь нашу знаете. Жить, конечно, стало легче, эти проклятые магазины, карточки и рынки, которые выматывали и опустошали, – все это ликвидировано. Я почти никуда не езжу, так как достаю все в Измайлово; против нас открылась палатка, в которой есть масло, крупа, сахар, а немного дальше – мясо и овощи. Питаемся мы хорошо – масло, сахар. Дети чувствуют себя неплохо, а Миша – как всегда, только толстеть начал чего-то.

И все-таки старикам очень трудно решиться на переезд:

Мы очень рады вашей заботе, вы сами, думаем, понимаете, что наш переезд в какой-то степени вас всех материально обременит, но вправе ли мы помощь сейчас принять и насколько это является необходимым, решим все же по приезде, так как решать это по-своему не следует, а тщательно обсудить.