Георгий Данелия - Кот ушел, а улыбка осталась

— А ты без билета? Пойдем, проведу.

— Я не один, нас трое.

— Бог троицу любит. Пошли, ребята. Протиснулись к контролеру. Моргунов спрашивает:

— Сева Бобров прошел?

— Не знаю. У меня нет.

— Смотри внимательно. Эти трое со мной. Заслуженный мастер спорта Иванов — проходи, Гия. Заслуженный мастер спорта Петров — проходи, Дима. Заслуженный тренер РСФСР Сидоров. Как тебя?

— Андрей.

— Проходи, Андрей/ — Постороннему: — А ты куда лезешь, товарищ дорогой?! Отойди! Все. Мои все прошли. Больше никого не пускать. Будут спрашивать, говори, я в ложе прессы.

Прошли шагов десять, контролер окликнул:

— Товарищ, а кого будут спрашивать?

— Меня.

— А как вас назвать?

— Не узнал?! Сталин я, Иосиф Виссарионович. Все замерли. Контролер открыл рот.

— Шучу. Пошли, ребята.

— Подождите, а говорить-то как?

— Моргунов, Евгений Александрович. Пошли.

— Товарищ Моргунов, — нас догнал человек в берете, — советую вам с такими шуточками поаккуратней.

— А вы уверены, что я — Моргунов?

— А кто?

— Берия, Лаврентий Павлович!

Матч мы смотрели из ложи прессы. Моргунов хотел провести нас в правительственную ложу, но я его отговорил.

Между прочим. Пройти Евгений Моргунов мог куда угодно и к кому угодно. Его учитель, классик советского кино, профессор Сергей Аполлинариевич Герасимов говорил: «Если меня вызовет Сталин, а в его кабинете рядом с ним будет сидеть Женя Моргунов, я нисколько не удивлюсь».

В 61 году я уезжал из Ленинграда в Москву (там мы с Виктором Конецким работали тогда над сценарием фильма «Путь к причалу»). На «Красную стрелу» опоздал. Взял билет на проходящий из Мурманска поезд «Полярная стрела». Поезд пришел вовремя. Вошел в свой вагон, в свое купе, а там Евгений Георгиевич Моргунов собственной персоной. Ну, обрадовались встрече, конечно. Женя возвращался из Мурманска со съемок. Поезд тронулся, в четырехместном купе нас было двое.

— Слава богу, одни едем, — сказал я.

— Не факт. В Бологом могут подсадить. Вошел проводник:

— Ваш билет, пожалуйста, — обратился он ко мне.

— Пожалуйста, — я протянул билет.

— Узнаешь товарища? — спросил Женя.

— Узнаю. Он только что прошел.

— «Витязь в тигровой шкуре» читал?

— В школе проходили, кажется. А что?

— Это он написал. Знакомься: залуженный писатель Российской Федерации товарищ Шота Руставели.

— Рады видеть, — вежливо сказал проводник. — Постель брать будете?

— Буду.

— Любезный, ты вот что, неси сюда свечку и красную скатерть! — распорядился Моргунов. — Мы с товарищем Руставели будем новую Конституцию писать. Давай, действуй!

— Свечка есть. А красной скатерти нет. Есть зеленая, совсем новая, нестираная. Принести?

— Да ты сам понимаешь, что говоришь? Нашу самую гуманную, самую справедливую, самую мудрую Конституцию на зеленой скатерти писать? Абсурд! Нонсенс! — возмутился Женя.

— Есть занавеска, кремовая.

— А флаг есть красный?

— Есть.

— Неси.

— Он старый, мятый.

— Неси какой есть. И главное, чтобы до Москвы к нам никто не совался.

— А если в Бологом подсядут?

— Рассортируй по составу. Ты что хочешь, чтобы Родина без новой Конституции проснулась?!

Доехали мы до Москвы в купе вдвоем. Свечку не зажигали. Сэкономили.

В чем секрет Моргунова? Почему его все слушались и всюду пускали? Думаю, что помимо природного дара внушения, которым он, безусловно, обладал, Моргунов еще правильно выбирал нужную в данном эпизоде роль и безукоризненно ее исполнял. В работе актера над ролью есть понятие — пристройка. Пристройки могут быть разные: снизу, на равных, сверху. У Моргунова в его моноспектаклях были только две пристройки: на равных — с начальством и сверху — со всеми остальными. С начальством любого ранга он общался по-приятельски: радушно и раскованно, как с одноклассником, с которым сидел за одной партой. А с остальными говорил спокойно, ровным голосом, с чувством собственного превосходства и легкого презрения. И «остальные» понимали, что перед ними — начальник. И поэтому его слушались и всюду пускали.

Между прочим. Еще в молодости я дал себе слово здороваться со всеми одинаково, и с начальством, и с подчиненными. Старался этому принципу следовать, стараюсь и до сих пор. Но оказалось, это не так уж просто. И, должен сознаться, что были встречи, когда я кланялся ниже, чем собирался.

Когда в 62 году я прочитал роман Стейнбека «Зима тревоги нашей», я подумал: «Жаль, что действие нельзя перенести из Америки к нам, совсем другие реалии». А в начале девяностых, когда наша страна перескочила из социализма в капитализм, я сообразил: все, что происходит в романе, созвучно тому, что сотворилось у нас, и действие романа легко переносится из Америки шестидесятых в Россию девяностых.

Герой романа Итен Аллен Хоули, потомок богатой и знатной семьи, после Второй мировой войны (во время войны он был морским офицером) вернулся в свой родной городок. С женой и двумя детьми Итен живет в когда-то роскошном особняке своей семьи. Работает продавцом в бакалейной лавке. На первый взгляд у Итена все в порядке. Денег, конечно, не хватает, но жить можно. Но семья и знакомые так не считают. Маленькая дочь спрашивает: «Папа, а когда мы разбогатеем?» А тихая, скромная и любящая жена не выдерживает и попрекает его, что он ничего не делает, чтобы они жили как люди. И Итен решает поступиться совестью, начинает подличать, обманывать, пишет донос на своего хозяина. В итоге он становится состоятельным и уважаемым человеком, но это не приносит ему счастья. Его дети тоже начинают подличать, обманывать (сын занялся плагиатом, а дочка написала на брата донос). Его лучший друг, которого он предал, погибает. И в конце романа Итен на грани самоубийства.

Несмотря на грустные события, роман пронизан иронией и поэзией. Именно этим он и привлек меня. Герой романа все время дурачится, иронизирует, старается выглядеть оптимистичным, хотя на самом деле ему не очень уютно в этом новом для него мире. Рабочее название сценария было: «Грустный клоун».

С Сережей Дерновым мы написали заявку Нашего героя зовут Андрей Ермаков. Он морской офицер.

После перестройки был вынужден «сойти на берег». Живет с семьей в приморском городке, в доме, оставшемся от деда-адмирала, памятник которому стоит на набережной. А вокруг бурлит новая жизнь (перестройка). А дальше по событиям примерно то, что и в романе.

В Госкино эту заявку одобрили. И теперь, для того, чтобы снять фильм, надо было приобрести авторские права. В агентстве по охране авторских прав сказали, что по этому роману в 1983 году кинокомпания «Двадцатый век Фокс» сняла фильм и права на экранизацию, скорее всего, у них, но предупредили: