Мэри Габриэл - Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

К ноябрю 1880 г. Женнихен и Лонге решили, что она с мальчиками переедет в Париж в начале следующего года. Однако с этого момента тон писем Женнихен изменяется — вместо выражения тоски по мужу, в нем все чаще звучит раздражение по личным и политическим поводам. Она пишет Лонге, что шокирована тем уважительным по отношению к буржуазии тоном, в котором выдержаны его статьи в газете «Жустис». После прочтения его последней статьи она пишет: «Я чувствую себя разочарованной и опустошенной, как никогда в жизни» {2}. Женнихен боится, что человек, которого она знала и любила в Лондоне, изменился, попав в круг своих парижских друзей, и прямо заявляет Лонге:

«Говорить с тобой — все равно, что разговаривать с ветром, у меня нет абсолютно никакого влияния на тебя. Даже будь мы вместе — ты делал бы все точно так же, как теперь… даже будь я в Париже — теперь я это понимаю… Ты спрашиваешь, как я справляюсь без тебя. Чувствую, что и в Париже мне не придется на тебя рассчитывать, во всяком случае не больше, чем здесь; и наш дом не будет нашим общим домом в таких обстоятельствах. Я отношусь к этому философски и наслаждаюсь своим нынешним спокойным и мирным существованием» {3}.

Женнихен переполнял страх перед переездом, она боялась властной матери Лонге, которая уже выбрала для них дом в Аржантее, пригороде Парижа в 20 минутах езды на поезде, хотя Женнихен хотела жить поближе, чтобы Лонге не расставался с семьей надолго {4}. Она досадовала, что мать Лонге прекратила присылать им деньги, как только Лонге вернулся во Францию, хотя именно сейчас Женнихен в них очень нуждалась. Она раздраженно пишет:

«С меня достаточно и того печального обстоятельства, что я должна оставить мою бедную больную мать и переехать жить в семью, где ко мне относятся таким образом».

Женнихен упрекает Лонге в слепоте и нежелании подумать о том, каких хлопот стоит ей переезд:

«Ты смотришь на все с какой-то фантастической точки зрения и называешь это оптимизмом. Скажи, если бы я предположила, что скоро пойдет снег — ты так же оптимистично заявил бы, что зимы не будет?» {5}

Возможно, эти вспышки раздражения были несколько чрезмерны, но Женнихен была морально и физически истощена. Она беспокоилась о родителях, ее мать слабела с каждым днем, а Маркс кашлял кровью. Беспокоило ее и собственное здоровье. В свои 36 она опять была беременна, в четвертый раз за 5 лет {6}.

Лонге планировал приехать в Лондон на Рождество. С того момента, как в августе он уехал, семья ждала этого праздника, однако в начале декабря он сообщил Женнихен, что не приедет. Он хотел участвовать в муниципальных выборах, но посоветовавшись с Лиссагарэ, пришел к выводу, что ему это не удастся, если он уедет из Парижа {7}. Женнихен рассердило то, что он выбрал Лиссагарэ, а не ее, чтобы посоветоваться по такому важному вопросу. Она выждала несколько дней, чтобы успокоиться и поговорить с отцом, прежде чем ответить мужу.

На самом деле первым ответил Маркс. Не пытаясь повлиять на решение зятя, Маркс сказал Лонге, что выбор настолько же прост, насколько и труден: его дети или политика. Однако Женнихен не собиралась ни к чему принуждать мужа. Она действовала так же, как действовала бы ее мать, написав ему:

«Совершенно очевидно, что если ты собираешься начать борьбу на выборах, то не сможешь покинуть поле битвы в решающий момент, — сейчас настало время действовать, и лучше уж мы отложим на время наши проблемы, чем ты проиграешь по таким детским причинам. Я никогда бы не простила себе, если бы из личного каприза разрушила твои политические перспективы… Надеюсь, что всегда буду иметь силы и возможность безропотно склонится перед неизбежным, чтобы извлечь из него лишь самое лучшее, и никогда не встану между тобой и твоими общественными обязанностями» {8}.

Лонге остался в Париже и проиграл выборы.

В феврале 1881 года дом на Мейтланд-парк сотрясали бури. Женнихен с детьми переехала к Марксу и Женни, отправив вещи Лонге в Париж. Теперь, когда пришло время отправляться в дорогу им самим, ничего, казалось, не было готово к отъезду. Женни целыми неделями яростно шила новую одежду для внучат, работая так, словно была абсолютно здорова, — полный гардероб, от нижнего белья до пальтишек. Женнихен писала Лонге, что ее мать испытывала настолько всепоглощающую любовь к внукам, что ее дух возобладал над болезнью (врачи уже точно определили у Женни рак) {9}. Однако, видя ее такой активной и бодрой, окружающие все с большим страхом думали, что станется с ней после того, как мальчики покинут Лондон. Маркс говорил, что расставание будет болезненным. Он писал Николаю Даниельсону:

«Для нее и для меня наши внуки, три маленьких мальчика, были неиссякаемым источником радости, жизни» {10}.

Женни волновалась и за само путешествие, которое предстояло ее дочери: поездка Женнихен в Париж напомнила ей ее собственную, совершенную в далеком 1849 году. Тогда ей тоже было за тридцать, она была на седьмом месяце беременности и путешествовала морем, чтобы встретиться со своим мужем. То путешествие было ужасно трудным, хотя ей помогала Ленхен. Обсудив все эти обстоятельства, Маркс и Женни попытались убедить дочь оставить Гарри в Лондоне. Они считали, что мальчик будет лишней обузой — он был не очень сообразительным и болезненным, требовал столько же внимания, сколько и младенец {11}. Однако с этим планом не согласился Лонге, и в середине марта Женнихен выехала в Париж со всей своей командой {12}. Родители беспокоились, но она была спокойна. К этому времени Женнихен сумела покориться своей судьбе и теперь даже с некоторым оптимизмом надеялась, что они с детьми будут счастливы во Франции, а муж уже готов вернуться к мирной семейной жизни {13}.

Разумеется, Лонге был рад видеть свою семью. За несколько недель до их приезда он уверил Женнихен, что у мальчиков будут друзья в доме доктора Гюстава Дурлена — того самого, кто помог Лонге бежать из Франции после поражения Коммуны и жил неподалеку от их нового дома. Успокаивал Лонге жену и тем, что ей не придется терпеть вмешательство его матери в их жизнь {14}. Однако по приезде в Аржантей Женнихен увидела, что дом не просто заперт и заколочен — он даже не обставлен, потому что ремонт в нем до сих пор не закончен.

В течение первой же недели все ее тревоги относительно деятельности Лонге в Париже подтвердились. Однажды он отправился на службу — и опоздал на вечерний поезд, не вернувшись в Аржантей до следующего утра {15}. Так бывало не один раз, в результате Женнихен оставалась одна в незнакомой деревне, в разоренном холодном доме с тремя детьми.