Капка Кассабова - Двенадцать минут любви

Но вот приходит время приезда Карлоса Риваролы с его неизменным калебасом.

— Как приятно снова здесь оказаться, — улыбается он восхищенным тангерос, которым очень хочется верить в его искренность.

С нашей первой встречи прошел год, и теперь, умудренная опытом, я понимаю, почему танец с ним подобен танцу с ангелами. Он умеет перейти от открытого объятия к близкому и обратно так, что вы даже не заметите. Он никогда не позволит вам почувствовать, что вы ошиблись. Он сглаживает ваши неудачи и подчеркивает моменты, когда вы грациозны. Он не просто маэстро, он джентльмен.

И снова я покорена им. И когда мы с Джеймсом берем у Карлоса частный урок и тот говорит, что ноги должны быть «более эластичными», я так отчаянно стараюсь добиться его похвалы, что еще больше костенею. Буквально превращаюсь в Пиноккио. Но учитель великодушно улыбается:

— Очень хорошо ! Просто расслабься и наслаждайся!

Именно об этом я и забываю. Невозможно ничего добиться ни от танго, ни от себя, если не расслабиться. Вот почему Тим Шарп всегда выглядит так, будто все еще катается на льду за сборную Новой Зеландии, — он не умеет расслабляться. Это не в его характере. И все же Тим Шарп, как и Сильвестр, ведет блестяще. Не могу понять, почему.

Тайна раскрывается на последнем уроке Риваролы.

— У него правильная постура, — говорит Риварола. — Estampa .

Сильвестр и Сесилия демонстрируют очо кортадо — прерванное очо — основной элемент танцевальных вечеров танго, позволяющий экономить место на танцполе, и одно из старейших движений.

— Мужчине в танго не обойтись без estampa, — повторяет он.

— Поза, осанка, — переводит Сесилия. Я бы назвала это «печатью танго». В студии только три человека, совершенно разных внешне, отмечены такой печатью: Карлос, профессиональный танцор, который и выглядит соответственно, Сильвестр с телосложением Рэмбо и Тим Шарп, худой и угловатый.

— И ведет он грудью, видите? — продолжал комментировать маэстро. — Не ногами, не руками, а грудью ведет. А внутри — сердце. Si?

Он улыбается нам. Мы слушаем затаив дыхание. Да, сердце.

Хотя в танго я за год поумнела, в других отношениях — вряд ли. Вот почему за обедом я оказываюсь за одним столиком с Карлосом и пускаю через соломину пузыри в свою газировку, пока он терпеливо поправляет мой испанской («ты находишься здесь», а не «ты находится здесь»).

Я мечтала поговорить с ним об одиночестве и желании, но вместо этого молча смотрю на залив Вайтемата, что в переводе с языка маори означает «сияющий». Здесь так хорошо, все переливается на ярком солнце, в жарком небе парят чайки. А моя душа — в Буэнос-Айресе, в темных салонах с потертым плюшем и сигаретным дымом. И Карлос воплощает ту вселенную, о которой я грежу. Психологи окрестили бы мое влечение к нему перенесением: вытесненной эмоцией. Лично я, будучи в хорошем расположении духа, назвала бы это неуместной эмоцией, в противном же случае — старой доброй похотью.

Джентльмен остается джентльменом всегда, а не только во время танды, поэтому ничего такого между нами не происходит. Но пережитого достаточно, чтобы после его отъезда болело в груди, а город вновь опустел.

В идеале танго — гармония между желанием и самоконтролем, встречами и расставаниями, близостью и почтительным расстоянием.

В идеале, но не для меня, у которой желание всегда перевешивает, — собственно, поэтому я так влюбилась в танец. Танго придумали люди, обуреваемые страстями: обездоленные, одичавшие без ласки мигранты и неудачники из портовых трущоб, пытавшиеся телом выразить свою тоску по дому и женщине, чтобы окончательно не сойти с ума. А женщины, с которыми они впоследствии начали танцевать, принадлежали тому же миру тьмы: притонов, фабрик, борделей и улиц. В общем, во все времена танго предназначалось для изголодавшихся людей.

Оказалось, что таких полно в Окленде. Поэтому в нашем буржуазном мире многие рано или поздно, как пчелы, попадаются в эту сладкую ловушку. Настоящие драмы разыгрываются в гавани Виадук, а именно в кафе Limon, которым владеют турки и где раз в неделю собираются члены местного танго-сообщества. В свободное от разглядывания посетителей время владелец заведения, похожий на холеного аллигатора, ест спагетти и читает Достоевского на турецком.

На стене внутри кафе висит огромная картина, на которой двое то ли занимаются сексом, то ли убивают друг друга. Ее автор — ливанский художник, угрюмый сердцеед, время от времени заглядывает в кафе, исполняет несколько томных танцев и уходит восвояси, оставляя на набережной потрясенных официанток, глядящих ему вслед.

Наша компания тангерос — смесь чудаков, культурных гибридов и выживших после жизненных крушений. В этом экзотическом вареве встречаются, впрочем, и «нормальные» люди — такие как Джефф и его девушка, хотя она уже не его девушка, так как у них «все сложно».

В танго всегда непросто. Если вы не женаты, все еще хуже, ибо сложности тогда не так очевидны. Но они есть в любом случае, ведь танец привлекает сложных людей.

Скажем, Джерри из Ирландии с детским лицом. Он психолог, его партнерша — красавица голландско-португальских кровей. В Стране киви выходец с Изумрудного острова оказался потому, что женился на местной, родившей ему ребенка аккурат перед тем, как их брак пошел ко дну. Обычный сценарий для иностранца в Окленде. Джерри часто восклицал, что хотел бы оказаться где-нибудь подальше. Правда, женившись на своей голландко-португалке (которая любила появляться на милонгах в разных париках, чтобы, по ее словам, «ощутить себя кем-то другим»), он так говорить перестал. Через пару лет они развелись.

Или вот Ануш, армянка из Нью-Йорка с усталым лицом, измученным сердцем и ярко накрашенными ногтями. Она дизайнер одежды для танцев и с щегольством носит, а заодно и рекламирует собственные наряды. Ее откровенные декольте и оголяющие живот модели, как говорится, оставляют мало простора для воображения. Будучи лучшим и самым опытным танцором местных вечеринок, она придерживается аутентичного стиля милонгеро.

— Ты была в Нью-Йорке, Капка. И знаешь разницу между танцем там и тут. Ты понимаешь, как я себя здесь чувствую. Но, пожалуйста, не давай мне зацикливаться на этом. Я здесь ради него, и он того стоит.

Он — муж по имени Тэм, жизнерадостный англичанин, который давно живет в Окленде. Отправившись однажды на отдых в Америку, Тэм вернулся оттуда с Ануш и совершенно новым имиджем, превратившись из неуклюжего домоседа в лощеного тангеро.

Вскоре Ануш становится королевой Оклендского танго. Она преподает, организовывает милонги, борется за сферу влияния с самопровозглашенными гуру, которые появляются неизвестно откуда и ведут свои маленькие группки. Один из таких «чертей из табакерки» — коротышка-аргентинец с замашками Наполеона, душеприказчик отчаянных домохозяек в Норт-Шор-Сити. Миниатюрный учитель с бородкой, как у его предков гаучо, в сдвинутой на бок шляпе-котелке, и его свита из ярко накрашенных дам средних лет в узких дизайнерских платьях и боа напоминают массовку фильмов Дэвида Линча. Они веселятся, даже если Джефф злится и бормочет сквозь стиснутые, темные от вина зубы: «С каждым их шагом близится смерть танго».