Капка Кассабова - Двенадцать минут любви

И все же кое-что в Джейсоне поразило, точнее так: если бы кто-нибудь спросил, чего я искала в танго и в жизни в целом, я бы ответила «это» . Найти кого-то, с кем можно прочувствовать «это».

Поделиться своим тангизмом — особым духом, внутренней тоской, ностальгией и желанием. И это не то же самое, что «эстампа». Эстампа — это и поза, и осанка, и музыкальность, и манера двигаться. Иначе подобное я могла бы пережить с Сильвестром и другими великолепными танцорами (например, Карлосом Риваролой). Нет, тангизм касается не тела, а души.

Джейсону тангизма было не занимать. Он всегда улыбался, но оставался печальным. Находясь в одном месте, мечтал оказаться где-то еще. Будучи по профессии аналитиком данных, он цитировал Борхеса, Неруду, Томаса Элиота и слова из танго-песен. В его спальне на стене висел портрет Пульезе в очках. В моей — фотография Пьяццоллы с бандонеоном. Мы оба были изгоями из собственных жизней.

С самого начала знакомства у нас обнаружились общие «симптомы».

КАПКА: Почему ты уехал из Лондона?

ДЖЕЙСОН: Я крутился там как белка в колесе, и только танго приносило мне наслаждение. Стал подумывать о старой доброй Новой Зеландии, тем более что скучал по серфингу.

КАПКА: Ну, жить здесь хорошо.

ДЖЕЙСОН: Сейчас я уже не уверен. Лондонское танго великолепно. Милонга Zero Hour в клубе Dome, с настоящими аргентинскими преподавателями, такими как Гавито… а тут: земля бесстрастных людей…

КАПКА: Ты можешь жить собственными страстями. И потом у тебя в Окленде старые друзья…

ДЖЕЙСОН: Да, только их поглотили закладные и кредиты. Я слушаю звуки танго, а они — жужжание холодильника. У меня с ними не осталось практически ничего общего.

КАПКА: Заведи новых друзей. Здесь танго увлекаются очень хорошие люди.

ДЖЕЙСОН: Нельзя привыкать жить тут. Нужно смотреть в направлении Европы. Ты ведь человек мира, а можешь зачахнуть и умереть в пригородном мещанстве.

КАПКА: Знаю и ужасно тоскую по Европе. А ты скучаешь по Буэнос-Айресу?

ДЖЕЙСОН: Я провел там два лучших года своей жизни.

КАПКА: Станцуем? Это Гардель!

ДЖЕЙСОН (иронично напевая) : День, когда ты меня полюбишь…

Если любым танго-отношениям соответствует свой саундтрек, тогда нашим был Vuelvo al sur («Я возвращаюсь на юг») в исполнении Gotan Project. Джейсон узнал об этих музыкантах еще в Лондоне, услышав альбом La Revancha del Tango («Реванш танго»), с которого началась новая волна мирового помешательства на танго. Это зажигательные электронные композиции, основанные на классических мелодиях, с реальными голосами Эвиты и Че Гевары; и стихи, забавно искажающие политиков и поэзию, благо мой испанский достаточно прогрессировал, чтобы понимать смысл. Песня Vuelvo al Sur особенно меня поразила: «Я возвращаюсь на юг, как возвращаются к любви/Со страхом и желанием», и мы слушали ее снова и снова.

Vuelvo al Sur — в психоделическом свете тихоокеанского лета.

Vuelvo al Sur — во время прогулки по черному песку на западном берегу, там, где снимали фильм «Пианино».

Vuelvo al Sur — когда Джейсон решил отрабатывать хиро прямо в океанских волнах во время отлива.

Юг мог бы освободить нас от ужасного бремени желания. Одна беда: мы уже находимся на такой точке карты, что чуть южнее — и можно потерять почву под ногами и свалиться с глобуса.

— Я теряю почву под ногами , — заявил в один прекрасный выходной день Джейсон. Мы потягивали капучино и смотрели на безоблачное небо, пронизанное «пиками» мачт. — Может быть, это все, что остается, когда тебе тридцать. Оставить мечты. Стать провинциальной посредственностью. Или сбежать в Буэнос-Айрес.

— Тогда поехали, — сказала я. Через несколько недель его друг собирался жениться в Уругвае. — На месяц. Время у нас есть, а деньги найдем.

— О, время, силы, терпение и звонкая монета! — процитировал он Германа Мелвилла. Он был силен в цитатах.

(Пауза . Бедный Мелвилл и не подозревал, что описывал состояние танго, хотя тангизм предшествовал возникновению самого танца. И, поверьте, роман «Моби Дик», где корабль в море, как душа в поисках чего-то недосягаемого, — по сути, классическая танго-история.)

— Ты знаешь, что происходит сейчас с аргентинской экономикой? — это уже не цитата. Я знала: она дышит на ладан, но не могла позволить каким-то мелочам встать на пути моего счастья.

Когда мы приехали в Буэнос-Айрес, там происходило следующее: во-первых, катастрофический экономический кризис. Во-вторых, ежегодный городской чемпионат по танго. А вскоре предстояло третье событие, которое, правда, касалось только нас с Джейсоном. Но сначала о первых двух.

То, что Аргентина пребывала в упадке, было заметно с первых минут. Да и трудно не заметить распыленное на городской ратуше огромное граффити «Когда бедность — закон, насилие — справедливость». Днем и ночью толпы участников «кастрюльной» революции выражали протест, выходя на улицы и исступленно стуча по пустым кастрюлям и сковородкам. Они возмущались тем, что за считаные дни все их накопления исчезли в мифических карманах бывших властей.

Люди крушили фасады домов, витрины магазинов, даже уличные фонари. Двери опустевших банков были закрыты металлическими листами, обвинительным блеском сиявшими на солнце. Бездомные, кутаясь в грязные спальные мешки, ночевали в переходах на улице Авенида 9 июля — промозглом подземном городе с киосками, сувенирными магазинами, будками ремонта обуви и ларьками с фастфудом. Вечером оттуда вылезали старьевщики и отправлялись инспектировать мусорные баки.

На каждом углу стояли полицейские в бронежилетах. Казалось, они сами в любой момент готовы расплакаться, потому что, подобно всем остальным, хранили деньги в банке и из-за ненавистных правительственных мер, получивших название «корралито », остались ни с чем. В банкоматах кончились наличные. Отчаявшиеся жители атаковали обменные пункты, пытаясь поменять свои доллары. Но никакую валюту реализовать было нельзя, так как официального курса песо по отношению к доллару не существовало. Никто не знал реальной стоимости вещей.

Это был год бронки . Так называют особый феномен, коктейль из городской ярости и бесчестия. Бронка и банкротство — «две сестры», ожидавшие нас здесь.

Мы с Джейсоном сняли комнату в дешевом отеле Astoria на Авенида де Майо, где оказались единственными постояльцами. Наш балкон выходил на широкую улицу. Причудливые крыши домов крошились, как старые пирожные-меренги, из их разбитых окон вылетали голуби. Свесившись через железные балконные перила, мы наблюдали крах города со смешанными чувствами: болезненного изумления и недоверия. Это был конец эпохи, конец того Буэнос-Айреса, который мы знали.

Сидя в номере, мы щелкали пультом, переключая телевизионные каналы от новостного до специализированного — посвященного пластической хирургии, пока, наконец не натыкались на круглосуточный канал о мире танго, где все шло, как всегда: