Александр Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

Получив эту телеграмму, вместях с Аннушкой отправились к Знаменью, а уже на обратном пути открылись глаза. В радости велела Аннушке меня позвать. Приехал.

Собрались у Аннушки, и тут сказал Белецкому: «Через три дня будешь иметь разговор с Мамой. А досель знай, што уже ты у власти. И надо мне от тебя, штобы ты мне всю душу Хвоста выворотил. Потому я ему никакой веры не имею, а посему надо, чтоб за им был свой глаз. Хоча знаю, што и тебе верить не можно. Но за тебя Бадьма поручился, а главное, сказал, што у тебя голова на месте, а посему сам разбираешь — кому служить выгодно. Хвост мной поставлен, и я же, коли надобно, уберу его подале. Потому завсегда говорю. Там, што берем тех людей, которые кажутся хорошими. Но по мне ж, што всех, как короста, покрывает большая лжа, а посему частенько приходится менять. Ставя одного, уже ищу яму подставу, понял?»

«Как, — говорит, — не понять! Только, думаю, не обману». Тут он мне одно умное слово сказал. «Я, — грит, — очень даже хорошо знаю, што нам всем веры нет. Идем все худыми путями. А об себе, — грит, — могу сказать: „Папу люблю. Его не продам“». Вот.

И видал я по нем — што говорит правду. И хоча чувствовал в ем большого жулика, одначе к яму сердце обернулось. Подумал: он свою выгоду понимает, а посему с им работать можно.

После того порешили, штобы мне особенно не метаться по всяким учреждениям, ко мне в услужение представить Воблу25. Так и порешили. Сперва-наперво сказал я Белецкому, што надо яму взять на себя таку работу, штоб Государственной думе не давать ходу. Главное, штоб помене брехала. Потому сия брехня, как мухи, перед Папой беспокойствие делают. Он все сюда рвется, а надо, чтобы Он там26 сидел.

Тут, в городе, без яво лучше справиться можно. Он только руки связывает. И Маме ходу не дает. И еще сказал я яму, хоча тебя и доставил нам Клоп, но мы ему уже давно веры не даем, а теперь нам известно, што он откуль-то получает немецкие гренки27, а посему за ним нужен твой глаз, как он тебя дружком почитает, то, может, в чем и прорвется, а это нам всего нужнее. Потому хоча он и допущен к военному шкафу… одначе яму ключей уже не дают. Да еще и приглядывать надо…

«Значит, если порешите его убрать, так штобы было за што? Все в аккурате?»

«Вот. Вот это самое!»

Так я понял, што с им лишних слов тратить не придется! Вот! <���…>

Через несколько дней после этого заявился ко мне Белецкий и стал поговаривать о том, что нам надо подыскать сменщика Самарину28. И есть ли у меня кто на сей предмет?

Я хоча и знал, што уже подкапываются под Самарина, хоча и решил яво убрать, одначе спросил: «Кто, окромя меня, посмел сие дело повелеть?»

Тогда он мне рассказал, что к Клопу приезжал архим[андрит] Август от Варнавушки29 и што тот теперя болеет, а то бы сам ко мне за сим делом пожаловал. Потому, сказал он, што как Самарин прислан Московскими дворянами и купечеством, то он очень уже по московски вертит нос от всего, што делается в городе, где церковью правит мужик (то есть я). Хоча я и знал, што это они меня дразнют… одначе решил Самарина к черту. Одначе ответил, штоб и их подразнить, што думаю опять двинуть Саблера30, хоча и знаю, што он козел бодливый, но што яму уже бока намяли и к его вони принюхались. «Ну што ж, — говорит Белецкий, — ежели Вы по доброте яму простили, то и пущай!»

Ну, вижу, этого сукина сына не переспорить! «Ежели так, — говорю, — давай начистую: ково даешь?»

Тут он мне назвал Волжина и сказал, што он свойственник Хвоста. Стал говорить об ем, што он человек покладливый, што яво куда хошь гни — не сломается.

«Вот, — говорю, — все хорошо. Я об ем еще кое с кем разговор иметь буду, одначе не нравится, што он сродни Хвосту. Не люблю, когда дядья барыш делят, завсегда племяши плачут». Вот.

Не прошло и дня, как об ем Вобла заговорила. Уж такой, мол, старатель до православия… уж такой мягкий, да сердечный. Только, говорит, хватит, штобы будто сам он по себе назначение заполучил, меня не знаючи. Оно, говорит, и для Думы лучше, об ем никто ничего не знает, так что лаять не будут. А ежели узнают, что он чрез меня, так, еще не знаючи, заплюют!

«Так. Ладно», — сказал я. А вечером по телефону сказал Белецкому: «Надумал я посадить Волжина, только ране дайте его повидать: не хочу покупать кота в мешке, может, шерсть не ко двору, а то блудлив очень!» А еще говорю ему, что ежели ему охота замест Самарина сесть, то пусть, не стесняясь, заявится. Я к нему Ваню31 из «Вечерней Газеты» пришлю… Тот приведет… Вот!

Тут в этой кутерьме, — надо было еще решить кого же, куда, в каку министерию послать?

Послухал я совета князя Андронникова, велел сказать Белецкому, што я яво в товарищи министра посажу. Но што ране должен к яму присмотреться.

Ну и вот. Вернулся я из Покровского. У Аннушки к чаю все собрались. Гляжу это я на Хвоста (об ем ужо говорил Папе, штоб яму назначение), гляжу и думаю: этой гадюке верить нельзя, продаст и не чихнет… одно средствие поставить над ним Белецкого, пущай за ним глаз имеет.

И говорит мне Хвост: «Святой Отец, мы тебе вот как служить готовы, только одно дело помни, што и для тебя и для дела и для нас надо… штобы чужой глаз не видал нас вместях». Так… «А посему будет у тебя одна барынька, которая всяко твое желание к нам принесет…»

Ну, подсунул мне эту Воблу Червинскую. Баба — черта хитрее. Ладно, думаю. Пущай. Вобла будет заместо почтальона.

«Только, — говорю я Хвосту, — я и тебя и яво (Белецкого) насквозь вижу. С горя беру. Ну и Вобла будет только по пустякам, а как ежели мне всерьез чего понадобится… то сам крикну». — «Не беспокойсь, — грит, — сразу заявимся…»

Опосля, уже перед тем как разстаться, говорит мне Хвост: «Г. Е., хватит ли тебе на твои расходы по 1500 руб.?» — «Ладно, — говорю. — Ежели не хватит, то я знаю, где ключ от казны спрятан». Ухмыльнулся. «Я, — грит, — не об этом!» — «А коли не об том, то и говорить не о чем». На том и расстались. <���…>

Сказал Аннушке, штоб написали в ставку Папе такое: убрать Климовича32, так как он, хоча и вхож ко мне, похуже лютаго ворога. Ходит затем, штобы подглядывать да подсматривать. А главное, тем плох, што носит вести на половину Старухи33.

Ну вот. Значит, штоб написать об этом Папе. А как только Климовича уберут, — Хвост сам за ним подастся. Потому это пора. А как нам неудобно сразу убирать и министра, и его товарища, то начать надо с Климовича. А потом и Хвоста. Мама написала.

Еще велел написать Папе, штобы до моего сказу никого замест Хвоста не назначать. А я должен тут померковать об одном человечке. Вот. Окромя того, што велел написать, еще наказал Н. П. [Саблину]34, штобы он на словах передал Папе, што хоча я тут и гляжу за всем, но што бунты со дня на день могут начаться. Што необходимо иметь свой глаз за Думой, котора не только не может успокоить народ, а еще подливает масла на огонь. Вот.