Дайана Энрикес - Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

Лицо, близкое к Марку Мэдоффу, позднее утверждало, что этот иск не стал неожиданностью: он появился, когда ажиотаж вокруг приближающегося крайнего срока подачи исков, 11 декабря, и второй годовщины скандала вновь сделал сыновей Мэдоффа объектом всеобщего внимания.

И потому Марку Мэдоффу было очень неуютно.

К этому времени он был обвиняемым как минимум по девяти федеральным искам, в том числе по тем, что направил в суд Пикард, который публично характеризовал его как безответственного и некомпетентного лоботряса. Друг Марка говорил, что его не так ранило презрение Пикарда, как упорное молчание бывших коллег с Уолл-стрит, которые могли защитить его публично. Другие припоминали, что Марк всегда был чувствителен к критике, долго переживал обиду и вслух досадовал, если случались неприятности. «Вот потому-то я никогда и не верил в то, что он знал про аферу, – сказал один друг семьи и бывший партнер по бизнесу. – У него нервы всегда были ни к черту. Он бы просто не смог держать такое в тайне, он с ума бы сошел».

Ни Марк, ни его брат Эндрю не разговаривали с родителями со дня ареста отца. И все же отрыв от золотого прошлого, по-видимому, травмировал Марка глубже, чем брата. Эндрю довольно скоро стал невозмутимо относиться к гримасам официанта, вертящего в руках его кредитную карточку, или сотрудников службы безопасности в аэропорту, рассматривающих его водительские права. Да, пожимал он плечами, я тот самый Эндрю Мэдофф. Друзьям он говорил, что повсюду его встречает только учтивое сострадание. Но Марк, по-видимому, страшился возможной враждебности незнакомцев. Он не возражал, чтобы жена и дети сменили фамилию с Мэдофф на Морган.

«Он всегда так гордился своим именем, тем, что он сын Берни Мэдоффа, – вспоминал другой его друг. – И вдруг оказалось, что все только и видят в нем сына Берни Мэдоффа».

Однако к осени 2010 года его друзьям показалось, что он наконец пришел в себя. Понимая, что открыто работать на Уолл-стрит ему нельзя, Марк тем не менее поддерживал дружеские знакомства в финансовой индустрии. Кто-то предоставлял ему место в офисе, когда это требовалось, другие были рады повидаться с ним за ланчем и поговорить о делах. Его кошелек был в руках Пикарда: активы заморожены, а все расходы под надзором конкурсного управляющего. Но он искал новых способов содержать свою семью.

Его основной сферой деятельности был вновь созданный бизнес Sonar Report – электронная рассылка предложений на рынке недвижимости, и со временем он надеялся наладить разветвленную систему узко специализированных онлайновых финансовых публикаций. Ежедневно он вставал в 4.00 утра для прочесывания Интернета в поисках значимых для рассылки новостей, составлял бюллетень и примерно в 9.00 рассылал его по электронной почте. Это был толковый и полезный сервис, и некоторые из его постоянных читателей были готовы оформить платную подписку. Но большинство понятия не имело, что к рассылке имеет касательство Мэдофф: он знал, что его имя не должно появляться ни на страницах рассылки, ни в сведениях о предприятии.

Выпуск от пятницы 10 декабря был, как обычно, разослан в 9.00 с минутами. Жена Марка Стефани и их четырехлетняя дочь уехали вместе с тещей Марка во Флориду, в Диснейуорлд, оставив на его попечении сына, которому не было еще двух лет, и собаку, очаровательного лабрадудля по кличке Групер. Днем Марк пообщался с друзьями, провел запланированные встречи. Казалось, он чувствовал себя неплохо – по крайней мере, усилившееся в эту неделю внимание к нему СМИ удручало его не больше прежнего. В гараже, где стояли их семейные автомобили, он любезно кивнул работнику, поблагодарившему его за ежегодные рождественские чаевые. В тот вечер он минут на десять вывел погулять собаку, сказал позднее швейцар, и вернулся в квартиру.

В субботу, во вторую годовщину ареста отца, он, встав, как обычно в 4.00, разослал несколько электронных писем. Одно из них было адресовано его адвокату Марти Флюменбауму: «Никто не хочет верить правде. Пожалуйста, позаботься о моей семье». Он написал жене: «Я люблю тебя» и «пришли кого-нибудь» позаботиться о сыне.

Когда через несколько часов Стефани увидела записку, она позвонила своему отчиму и попросила его немедленно зайти в ее квартиру. Он пришел и увидел, что Марк висит на черном собачьем поводке, перекинутом через металлическую балку в потолке гостиной.

Это было явное самоубийство, что позднее подтвердит вскрытие, но о его намерении покончить счеты с жизнью говорили и улики на месте происшествия. Полиция нашла отрезанный шнур от пылесоса, привязанный к той же металлической балке, а на столе неподалеку – брошенную петлю из того же шнура. Сына Марка и собаку обнаружили в другой комнате «невредимыми», как гласит полицейский рапорт.

Человек, который был рядом с Марком с самого его детства, выразил мнение, что приближающаяся годовщина и сопутствующая ей волна разговоров о его вине или невиновности «разбередили рану Марка. Должно быть, он просто не мог больше выносить всего этого».

Самоубийство Марка Мэдоффа в возрасте сорока шести лет стало еще одним ударом по разваливающейся семье. У Рут разбито сердце, сказал ее адвокат. Берни, когда ему сообщили, зарыдал. Они не смогли посетить похороны – даже если бы их позвали, дикий шабаш в СМИ сделал их присутствие невозможным. Шейну, двоюродную сестру Марка, и его дядю Питера, может быть, и позвали, но их адвокаты отсоветовали любые контакты с зачумленной семьей. Жена Марка и его брат организовали закрытую церемонию кремации и скромные поминки – только две их семьи и немногие друзья; Рут в этот круг не включили.

Эндрю Мэдофф, в свои сорок четыре года переживший рак, выстоял на руинах. По-видимому, прошлое терзало его меньше, чем брата. Всего за несколько недель до смерти брата Эндрю со своей невестой Кэтрин Хупер собрали друзей на обед в честь Дня благодарения в своей квартире в манхэттенском Верхнем Ист-Сайде. Музыка всегда была частью его жизни, и он много времени проводил за фортепиано, занимаясь со своим давним учителем музыки. Хупер запустила новый бизнес семейных консультаций по стратегиям поведения при катастрофических жизненных крахах. По ее словам, в катастрофическом крахе под названием «скандал Мэдоффа» они с Эндрю намеревались вести себя разумно. «Когда это произошло, мы решили, что не станем сидеть с лэптопами на коленях и отравлять себя чтением блогов, – впоследствии говорила Хупер журналистам. – Мы не собирались снова и снова пережевывать, как все это ужасно».

Ко времени наступления крайнего срока подачи исков Пикард представил в суд иски на общую сумму в 90 млрд долларов, хотя на «выцарапывание» даже малой доли этой суммы могли уйти годы. Его бульдожья хватка в погоне за активами ободряла «вчистую проигравших» – и тем рисковым спекулянтам с Уолл-стрит, которые скупили обоснованные претензии по двадцать – тридцать центов за доллар в надежде, когда дело окончательно решится, вернуть побольше. Но «вчистую выигравшим» снежный вихрь крупных исков принес жестокий холод – с ними, на основании действующего закона и решений суда, вряд ли поделятся хоть чем-то из возвращенных Пикардом средств. Пока (и если) «вчистую проигравшим» не вернут все их потерянные деньги, «вчистую выигравшим» нет места за столом.