Креативы Старого Семёна

После восьмого класса я перешел в другую школу, и больше ее никогда не видел. Но слышал, что она сразу после школы вышла замуж за одноклассника, Сашку Медникова. А потом Сашка стал сильно пить, и они развелись.

Вот его, уже спившегося, я иногда потом встречал – на улице, в магазине, в аптеке. И каждый раз он ко мне подходил, и просил денег – копеек десять-двадцать.

— Здорово, Семен, Скавронскую помнишь? – говорил он мне, - Мы женаты были, а потом разошлись, слышал? Знаешь, как я ее любил! И сейчас люблю. Дай пятнадцать копеек, не хватает!

Ну что делать, давал я ему мелочь. Такая любовь!

Но однажды он меня удивил.

— Знаешь, как я Скавронскую любил! Да ты ведь тоже ее любил, я знаю. Знаю, знаю, не отнекивайся! Дай рубль!

Лев Толстой однажды сказал, что ничего не может быть прекраснее лошади на полном скаку и танцующей женщины. Лошадей на полном скаку я видел разве что в кино, ну и на ипподроме, но там они были далеко. Танцующих женщин приходилось наблюдать и ближе. В кафе, на танцплощадке, просто на вечеринках. В балете, в конце концов. Я ведь даже саму Плисецкую видел в «Коньке-Горбунке», в Большом театре. Но сильнее всех запомнился совсем другой танец. И не в Большом, а, опять же, совсем в другом месте.

Это было в Прибалтике, лет тридцать тому назад. Мы с приятелями зашли в ресторан. Он был почти пуст, только у стойки, спиной к нам, сидела на высоком барном табурете полная девица. Она пила коктейль и, не замечая ничего и никого вокруг, пританцовывала под музыку. Собственно, танцевал только один ее не умещавшийся на круглом сиденье зад. Это было очень смешно. Но, как ни странно, и очень красиво. И вот этот танец помню до сих пор.

В старые времена люди писали друг другу письма. Чтобы сообщить новости, поздравить с чем-то или, наоборот, посочувствовать. О чем-то попросить. Да и просто рассказать близкому человеку о своей жизни. Как это было, мы можем понять, читая письма классиков. Мне, например, доставляет огромное удовольствие читать и перечитывать письма Пушкина. Или Чехова. Это не только большая литература, но и большая жизнь.

Потом, уже на моей памяти, переписка между людьми, как массовое явление, ушла в прошлое. Остались только жалобы в инстанции да поздравительные открытки. А вместо писем – телефон. Так было быстрее и проще. Нет, конечно, и писали. Солдаты из армии, заключенные из лагерей. Но в общем и целом жанр умирал.

Но вот сейчас люди снова пишут друг другу. Только не по простой почте, а электронной, по «мылу». И это замечательно! Может быть, лет через сто, наши правнуки будут вспоминать о нас, перечитывая эти письма. И какой-нибудь писатель напишет роман «Обмылки моей бабушки» - новую «Манон Леско». И прославится.

В старые времена на проходных во всех учреждениях дежурили вахтеры. В одинаковой, черной, кажется, форме. Помню шинели, фуражки. Обязанности их были нехитрые – посмотреть предъявляемый пропуск, сверить фотографию с оригиналом и пропустить человека на работу или с работы. Ну и ночью следить, чтобы никто не залез. Кому они подчинялись: руководству ли учреждения, или была у них собственная, единая служба – уж и не припомню. Помню другое: платили им очень мало, и работали там, в основном, пенсионеры или инвалиды. Много было среди них людей странных. Некоторые диалоги с ними запомнились.

Приятеля моего на проходной остановил вахтер и говорит:

— Молодой человек, мне ваша бородка очень нравится! Вы за ней ухаживаете лучше всех у нас в институте, прямо как Феликс Эдмундович Дзержинский!

Пожилая вахтерша долго и внимательно изучала мой пропуск и, возвращая его мне, с тяжким вздохом сказала:

— Ну что же, государство у нас многонациональное. Поэтому ничего не имею против. Проходите!

— Водку несешь? – спросил вахтер.

— Нет, – честно ответил я, глядя ему в глаза.

— А жаль, - мечтательно сказал он, - нес бы - отобрал!

Спиртное, кстати, вахтеры искать очень любили. Поэтому, чтобы пронести бутылку, шли на разные хитрости. Один мой сослуживец, помню, заказал себе у знакомых работяг прямоугольную металлическую фляжку. На нее потом приклеил переплет от четвертого тома собрания сочинений Этель Лилиан Войнич. С боков закрасил белой краской. Так он много лет и ходил на работу, с книжкой подмышкой. В Этель Лилиан входило ровно пол-литра.

Долго я не верил, что по-английски можно сказать глупость

Бродский – Довлатову

В молодости я часто замечал за собой некоторое, как это называл в свое время товарищ Сталин, низкопоклонство перед Западом. Например, когда случалось мне изредка увидеть на улице или в метро западных туристов, всегда смотрел на них и не мог понять: как же мы их сразу, моментально, отличаем от наших? Вроде и одежда такая же, и обувь. А ведь точно интуристы! Между прочим, эту загадку я так и не решил до сих пор.

Или заходил я магазин «Дружба», был такой на улице Горького, там продавали книги, изданные в социалистических странах. Не зная языков, ходил по залам, рассматривал книжки. Вот ведь умеют издавать! Немцы эти, венгры, чехи! И переплет, и бумага!

Но жизнь излечила меня от этой болезни. И было это так. Мы поехали в отпуск, в крохотный эстонский городок. Хожу, слушаю разговоры прохожих. Эстонская речь меня завораживала. Эти сдвоенные гласные! И согласные! Хотя ни одного слова я не понимал. Ну, почти. Однажды ко мне на улице подошел эстонец и стал что-то говорить. И услышав слово «суитсе», я дал ему сигарету. Дело в том, что в столовой, где мы обедали, висела табличка - в красном круге перечеркнутая сигарета и надпись «Суитсетаминне кеелетуд!» Видимо, «Курить воспрещается». Пригодилось.

Так вот, в нашей компании были две девушки-эстонки. И они все время читали одну и ту же книжку. Не популярного тогда в России Яана Кросса, и не классика эстонской литературы Тамсааре, а - я у них спрашивал - какой-то детектив. Но на эстонском языке. Читали девушки его по очереди, взахлеб. И однажды я взял эту книгу в руки. Рассматриваю. Хорошая бумага, на обложке нарисован какой-то бандит с пистолетом. Почему-то у автора русская фамилия. Потом прочитал и название. Не уверен, что воспроизвожу его правильно, но примерно так:

«Astrachanni vaksal».

А дело в том, что детективы я никогда не любил. Но так уж случилось, что этот самый «Астраханский вокзал» я прочел случайно. И он мне не понравился.

И низкопоклонство мое тут же куда-то пропало. Все люди как люди.

Мой друг Володя решил жениться. Вернее, решился на женитьбу. До этого он несколько месяцев сомневался, колебался, советовался. Но пора было что-то решать, невеста-то почти на сносях. И он решился. Звонит мне.