Креативы Старого Семёна

И мальчик спрашивает у отца:

— Папа, а это кто?

— Это, сынок, дедушка Ленин, основатель нашего государства.

— Папа, а какой был дедушка Ленин, добрый?

— Ну, как тебе объяснить, сынок. К друзьям дедушка Ленин был добрый, а к врагам нашей страны – беспощадный.

— Папа, папа, а дедушка Ленин много врагов поубивал?

На том беседа и закончилась.

Мы тоже молчали.

Один мой знакомый, назовем его Виктором, как-то выпивал с творческими людьми – поэтом и композитором. Получилось это случайно. Пить-то он начал на работе с приятелем, а тот потащил его в гости к своему школьному другу - композитору. А там уже сидел и поэт. Так уж все вышло.

Беда была в том, что и поэт, и композитор были непризнанные. А тут свежий слушатель, публика, можно сказать. Сначала поэт читал свои стихи. Композитор время от времени восклицал:

— Старик, б..! Ты гений, на …!

А Виктор благоразумно молчал, периодически подливая себе в рюмку. И к тому времени, когда композитор сел за инструмент, он уже сильно захмелел. И решил высказаться.

— Володя, - сказал он композитору, - ты отличный парень! Отличный! Но не обижайся, музыка твоя мне не понравилась. Вот честно, без обид. Ну не понравилась. Но парень ты мировой! Вот честно, мировой!

— Да ладно, Витя, какие обиды, что ты, - ответил композитор.

И вечер продолжился мирно и, казалось, хорошо.

Но на следующий день композитор позвонил своему школьному другу и сказал ему всего одну фразу:

— Подонков больше ко мне не приводи!

Это было году в девяностом, что ли, во времена пустых магазинных полок. Уже пропали из свободной продажи сигареты, а талонов на них еще не ввели. Но курить очень хотелось. Я обходил окрестности в поисках табака. И зашел в винный отдел близлежащего продмага.

Там было пусто и безлюдно. Ни одной бутылки на полках, ни одного покупателя в обычно многолюдном закутке. Даже продавца – и того не было за прилавком. И это в винном отделе! Там, где на моей памяти всегда бурлила шумная и злая очередь, где пили на троих, где возникали дружбы и ссоры, где дрались и тут же засыпали прямо на полу.

Пораженный этой картиной, стоял я и ждал непонятно чего. И тут послышались шаги, и за прилавком появился продавец. Молодой, розовощекий, сытый и пьяный. Появился он с песней.

— Мои мысли – мои скакуны! – сообщил он мне с довольной улыбкой.

— А сигарет никаких нету? – робко спросил я

— Ты что, мужик, совсем идиот? – поинтересовался он.

Я согласно кивнул и ушел. Поехал на Рижский рынок, около него цыгане уже вовсю торговали табаком.

Когда мне было восемь лет, мой отец, фронтовик, майор Советской армии, получил первое собственное жилье – комнату в многоквартирном кирпичном доме на Ленинградском шоссе. И в третий класс я пошел учиться уже в новую школу. Учился я хорошо, и в пионеры меня приняли одним из первых, чем я гордился. Недолго правда, пару лет. А потом как-то весной нам – лучшим пионерам – классная руководительница дала поручение: после уроков обойти дома нескольких учеников и сообщить родителям, что их сыновья получили двойки за последнюю контрольную по математике.

– А то, – объяснила учительница, – они же дома про свои двойки не говорят, дневники прячут и родители не принимают мер. Понимаете, ребята, как это важно!

И мы пошли. Большинство ребят из нашего класса обитало тогда в поселке рядом с шоссе. В основном в частных домах с палисадниками. Некоторые жили и в бараках. Я уже не помню, конечно, много ли было двоечников, много ли домов мы обошли. Но один дом помню как сейчас. И мальчика этого, Сашу, тоже помню. Когда мы подошли к его двору, он с матерью возился в огороде. Маленькая его сестра сидела на горшке у входа в дом.

– Здравствуйте, – сказали мы Сашиной маме, – мы пионерский актив. У нас была контрольная по математике, и ваш Саша получил двойку.

Мама еще ничего не успела ответить, а девчушка, потрясая крохотным своим кулачком и не вставая с горшка, уже закричала Сашке со взрослой интонацией:

– Ну погоди! У меня большой солдатский ремень есть!

А мы, посмеиваясь, пошли дальше. И тут я представил себе солдатский ремень. У отца-то был офицерский, с красивой пряжкой. А какая пряжка у солдатского ремня, я не помнил, Но вроде тоже металлическая. И вот этим-то ремнем сегодня Сашку, наверное, будут пороть. С нашей пионерской помощью.

У моей мамы были две школьных подруги. И дружили они потом всю жизнь, хотя судьба раскидала их по разным городам. Одна жила на Украине, вторая – в Ленинграде, ну а мама в Москве.

Украинская подруга на моей памяти часто приезжала в столицу, она была известным в своей области ученым, доктором наук, ее приглашали на разные конференции, заседания и т.п. С ленинградской же мама только переписывалась, но ни ей в Москву, ни маме в Ленинград попасть как-то не получалось. У мамы была фотография, она и сейчас хранится у меня дома – три выпускницы киевской средней школы, тридцать седьмой год.

– Вот это я, – говорила мама, – это Алла, помнишь, она приезжала к нам в прошлом году, а это Света, она в Ленинграде живет с сыном.

Света на снимке была красива до невероятности – правильные черты лица, огромные сияющие глаза, какое-то, даже непонятно каким образом переданное фотографом, обаяние.

И однажды мама радостно сообщила, что Света приезжает к нам погостить.

Она приехала, поселилась у нас. Высокая, седая, с изможденным лицом и потухшими глазами. Курила, помню, папиросы «Любительские». Через неделю уехала.

Потом мама как-то разговорилась.

– Светин отец, – сказала она, – был секретарем одного из киевских райкомов партии. Я часто к Свете домой ходила, у них была отдельная квартира. Помню, когда аресты начались, я его все спрашивала: «Иван Петрович, а этого-то за что?» А он отвечал: «Та що ти, Манечка! Про нього позавчора була ось така критична стаття!». А потом и его самого арестовали, и жену тоже. Ивана Петровича сразу расстреляли, а Светина мама умерла в лагере. Но это уж потом Света узнала. А тогда она осталась совершенно одна, без жилья, из квартиры выселили, делать она ничего не умела, только школу окончила. И она с горя вышла замуж, Петр его звали, кажется, старше ее лет на десять. Грубый был очень человек, ее совершенно не понимал, унижал и вообще… Короче говоря, они разошлись, Света снова осталась одна. Тут война началась, Света в эвакуацию уехала, в Челябинск, там на заводе работала. И снова вышла замуж, сына родила. Но и этот муж тоже был… ну, как тебе объяснить, не подходил он ей, разные они были люди. И она от него в конце концов ушла с маленьким ребенком. Мучилась ужасно, время было голодное, а там сын, его кормить надо. Потом стало полегче, война кончилась, но все равно жила она очень тяжело. Правда, году в сорок седьмом Света еще раз вышла замуж, но совсем неудачно, брак этот быстро распался. Но в начале пятидесятых она встретила, наконец, хорошего человека, поженились, все было хорошо, сына Светиного он любил, как родного, ее обожал, носил на руках. Прожили они лет семь, а потом он умер скоропостижно, от разрыва сердца. И тут ей стало совсем плохо. Если бы не Алик, который поддерживал ее все эти годы…