Креативы Старого Семёна

Очень давно, дело было в командировке, пошли мы поужинать в местный ресторан. Сидим вчетвером за столом, выпиваем, и двое молодых заспорили об одной женщине, работавшей в нашем институте. Ребята не сошлись мнениями по поводу ее морального облика. Один утверждал, что эта самая Валя – …. Другой же это напрочь отрицал. Я тоже тогда был молод, но в споре как-то не участвовал. Хотя слушал, должен сознаться, с большим интересом. А четвертый, Юрий, был постарше, ему уже было за тридцать. Он молчал, думал о чем-то своем. И спорщики, исчерпав свои аргументы, обратились к нему.

— А вы как думаете, Юрий, … эта Валя или не …?

Юрий подумал и сказал:

— Ноги у нее нехороши.

Вспомнил я этот случай лет через двадцать, став свидетелем другого, не менее жаркого, спора. Обсуждалась ленинская тема. Плох был Ильич или хорош? Правильно он поступал или неправильно? Надо было делать революцию или не надо?

И, что интересно, это тоже было под водку, тоже в ресторане, и опять один из нас был много старше остальных, он уже отметил свое пятидесятилетие. И в споре не участвовал. И опять-таки спорщики в конце концов обратились к нему:

— Иваныч, а ты-то что про Ленина думаешь?

— А что тут думать, - отозвался он. – Если у человека в аттестате все пятерки, а одна четверка, то совершенно очевидно, что на самом деле там между двойкой и тройкой, а четверку ему поставили, чтобы на медаль вытянуть.

На том спор и закончился.

Ахматова говорила, что курение - это бесконечная цепь унижений.

Кстати уж вспомнил рассказ моего друга, чья мама, врач-кардиолог, в свое время лечила Ахматову после инфаркта.

"Прихожу к ней, - рассказывала ему мама, - а у нее гости, бутылка вина, курят даже. Я ей говорю:

—Анна Андреевна, так вы долго не протянете! Немедленно прекращайте!"

Вот не знаю, бросила ли тогда Ахматова курить.

Мой отец воевал, закончил войну в звании капитана. Потом несколько лет прослужил в Германии. Было это еще до моего рождения. По рассказам мамы, в гарнизоне, где служил отец, офицеры – вместе с женами – часто ходили друг к другу в гости, выпивали, веселились. Да и что в этом удивительного, ведь они были очень молодыми людьми, отцу моему, например, в сорок пятом году всего-то было двадцать шесть лет.

Мама часто вспоминала рассказ одного офицера, ровесника отца. Он проводил первый допрос только что схваченного генерала Власова. И Власов сказал ему:

— Я жалею только об одном. О том, что я сегодня утром не застрелился.

— Ну, - презрительно сказал ему этот офицер, - это вы можете и сейчас сделать.

«И я, дурак, - продолжил офицер свой рассказ, - достал из кобуры свой пистолет и положил на стол. Власов посмотрел на меня, криво так усмехнулся и сказал:

— Ладно уж, уберите оружие.

— Вы еще и трус! – говорю я ему.

Ну а потом допрос я закончил, его увели, минут уж десять прошло, и тут меня как стукнуло: - а что бы со мной-то было, возьми он, да и застрелись у меня в кабинете? Из моего пистолета?»

У моего друга Петьки был баритон. Видимо, неплохой. Петька пел в самодеятельности, пел в церковном хоре. А однажды даже на сцене Большого. Было это так. В начале семидесятых в Москву приехал на гастроли театр «Ля Скала». Итальянцы набирали массовку на «Аиду», и в итоге Петька, одетый египетским солдатом, не только посмотрел несколько раз оперу, но и получил за это какие-то деньги. Правда, пришлось походить и на репетиции. Там массовку гонял по сцене итальянский режиссер, отдавая указания через переводчика.

Петька, хоть и стал египетским солдатом, но все же оставался любителем русского романса. Выступить в Большом – мечта каждого вокалиста. А тут заветная сцена уже под ногами, только и надо-то что осмелиться. И Петька решился. Вышел к рампе и начал: «Гори, гори, моя звезда…»

Но тут режиссер нервно закричал. Если верить переводчику, то итальянец произнес:

— Еще раз откроешь рот – немедленно выгоню! Твое дело – ходить!

И добавил какую-то итальянскую идиому. Видимо, сообщал Петьке, куда именно ему надо идти.

И оказавшись перед жестким выбором – итальянская опера или русский романс – Петька выбрал первое. И пошел маршировать по сцене. Дело солдатское. Каторга египетская.

Лет сорок назад один знакомый, окончивший режиссерский факультет ВГИКа, сказал мне:

— Вот, никак не дают постановку, придется долбать Фомича!

— Какого Фомича? - не понял я.

— Ну снимать фильм на ленинскую тему, так это у нас называется, - терпеливо объяснил он мне.

И уж кстати, слышал такую байку.

В тридцатые годы проходила сессиия Академии Наук. Открывать ее должен был - по традиции - старейший академик. Чуть ли не Орбели. И ему сказали:

— Не забудьте закончить речь здравицей в честь товарища Сталина!

— Да, да, разумеется, - ответил Орбели.

Вышел он на трибуну, произнес вступительную речь и под аплодисменты уходит. Вдруг хлопает себя по лбу, возвращается к микрофону:

— Ах да! Да здравствует Виссарион Иванович!

В далекой молодости я был театральным клакером. Правда, всего один раз. Мой приятель Дима, имевший многообразные знакомства в самых разных сферах, попросил.

— Слушай, - сказал он, - давай сходим завтра в театр Советской армии на спектакль, билет тебе оплатят.

— А зачем? – не понял я.

— Понимаешь, тут один замечательный парень только что окончил режиссерский факультет, и ему дали постановку под провал. Чтобы выгнать из театра. Надо просто посидеть и похлопать. Не только в конце каждого акта, но и по каждому поводу.

Ну и я пошел. Пьеса была жуткая, из военно-морской жизни. Зал – огромный – почти пуст, сидело там человек тридцать. Причем всех, видимо, пригласил Дима. Хлопали мы через каждые пять минут. Не знаю, спасло ли это Диминого приятеля.

Историю эту я вспомнил уже в начале восьмидесятых годов. Когда один наш сотрудник сказал, что договорился с директором кинотеатра «Горизонт», и тот продаст нам билеты на «Осеннюю сонату» Бергмана. На весь отдел, тридцать билетов. Но для этого мы должны честно отсидеть на открытии декады северокорейского кино. И посмотреть двухсерийный северокорейский же художественный фильм. Что мы и сделали. Запомнился корейский переводчик, переводивший речь своего министра:

— Наши кинодеЯтели, ваши кинодеЯтели…

Но в кинотеатре к проблеме зрительского успеха подошли серьезнее. Кроме нас пригнали еще и солдат. Так что вечер прошел с успехом. Северокорейский посол был доволен.