Креативы Старого Семёна

Утром он проснулся с тяжелой головой. Пошел взять газету из почтового ящика. А там вместо "Советского спорта", который Владимир Петрович выписывал много лет и прочитывал от корки до корки, лежала "Правда". Да еще вся заполненная очередной речью Брежнева. Все одно к одному. Тут любому захотелось бы махнуть стакан.

Но пора было идти. Владимир Петрович надел парадный пиджак с медалями и поехал. В кабинет он попал быстро, никакой очереди, обращались с ним вежливо. Начальник управления листал пухлую папку, иногда испытующе поглядывая на бледного автомеханика.

— Значит, замочки делаешь? - спросил он. - Частный бизнес развел, нетрудовые доходы!

Владимир Петрович покаянно кивнул.

— Ну и что с тобой делать? - задумался начальник.

Владимир Петрович молчал. Выждав пару минут, начальник сказал:

— Ладно, черт с тобой. Сделаешь мне замок на "Волгу" и живи как хочешь!

Домой Владимир Петрович приехал уже пьяный, да еще и бутылку принес. Сели с женой ужинать, он выпил еще грамм сто и сказал:

— Нет, не могу! Я им сейчас все скажу!

И он пошел к телефону, набрал номер и прямо-таки заорал:

— Какого хера мне сегодня вместо "Советского спорта" "Правду" принесли! Что там читать в этой "Правде"! Брежнева вашего что ли? Совсем обнаглели! Я этого так не оставлю!

Вспомнил одну остроту А.Аронова.

Когда в 1988 году Бродскому присудили Нобелевскую премию, молодой писатель Павел Горелов (ныне известный телевизионщик) выразил в "Комсомольской правде" свое возмущение этим решением. Весьма резко отозвался писатель как о творчестве Бродского, так и о нем самом. Поднялся шум, время было уже перестроечное, "Огонек" напечатал отповедь Горелову, ну и т.д.

И вот Аронов в своей колонке уделил этой полемике пару строк. Примерно таких.

В споре между Нобелевским комитетом, присудившим Бродскому Нобелевскую премию, и судьей Савельевой, осудившей Бродского за тунеядство, Горелов, как истинный джентльмен, - на стороне дамы.

Галине Петровне изменил муж. Это было настолько неожиданно, что она даже немного растерялась. В самом деле, они прожили в мире и согласии чуть не сорок лет, и все эти годы Галина Петровна была твердо уверена, что на других женщин он даже и не смотрит. А тут вдруг такое! Сама-то она изменяла мужу много и с удовольствием, но времена те давно прошли, да он никогда ничего и не подозревал. Ну а раз он не знал, значит, ничего и не было, и никакой вины за собой она не чувствовала. И вот вам пожалуйста, дождался, значит, когда она постарела, похужала – и как с цепи сорвался!

— Значит, ты всегда мне изменял! Всегда! – кричала Галина Петровна. - Сорок лет водил меня за нос, как этот, как его там, Моисей, да, евреев!

— Да причем здесь евреи, Галина! Ну так получилось, прости, это был первый и последний раз, - оправдывался муж.

— Ну и уходи к своей первой и последней! Подонок! Зачем я вышла за тебя замуж! У меня было столько вариантов! Такие мужчины! Если бы я тогда знала, что ты окажешься подлецом!

Как это часто бывает в таких случаях, Галина Петровна сама верила в искренность своих слов, она рыдала, от обиды заболело сердце. Приехала «Скорая», сделали кардиограмму, сказали:

— Надо в больницу! И срочно.

В больнице она пролежала три недели, обошлось, но врачи посоветовали подлечить нервы. Муж достал путевку в хороший санаторий, Подмосковье, большой парк, отдельная палата со всеми удобствами.

И там за ней стал один ухаживать, Борис Сергеевич, крепкий такой мужчина, женатый, правда, и немного туповатый. Но все равно, Галина Петровна тряхнула стариной.

— Вот я смотрю на твоих ровесниц – старухи! А ты у меня - королева! – восторженно говорил Борис Сергеевич.

И Галине Петровне было очень приятно это слышать. Настроение у нее стало хорошее, и в Москву она вернулась свежей и отдохнувшей. Семейная жизнь вошла в обычное русло, ровное и спокойное. Муж, чувствуя свою вину, вел себя идеально. Да и Борис Сергеевич иногда звонил, они встречались. В общем, жизнь наладилась.

О Николае Рубцове. Когда-то, очень давно, купил его сборник.

Самое сильное, на мой, разумеется, взгляд стихотворение оттуда.

Грустные мысли наводит порывистый ветер,

Грустно стоять одному у размытой дороги,

Кто-то по ельнику в сумерках едет и едет -

Позднее время - спешат запоздалые дроги.

Плачет звезда, холодея, над крышей сарая...

Вспомни - о родина! - праздник на этой дороге!

Шумной гурьбой под луной мы катались, играя,

Снег освещенный летел вороному под ноги.

Скачут ли свадьбы в глуши потрясенного бора,

Мчатся ли птицы, поднявшие крик над селеньем,

Льется ли чудное пение детского хора,-

О, моя жизнь! На душе не проходит волненье...

Нет, не кляну я мелькнувшую мимо удачу,

Нет, не жалею, что скоро пройдут пароходы.

Что ж я стою у размытой дороги и плачу?

Плачу о том, что прошли мои лучшие годы...

Когда-то Маяковский написал стихотворение с таким названием. О том, как слушатели попросили его прочесть свое лучшее стихотворение. «Какому стиху отдать честь? Думаю, упершись в стол», вспоминал поэт.

Мне легче. Хоть я и не поэт, но лучший стих у меня есть. Сочинил его я лет двадцать пять тому назад. Дело было так.

Наш отдел готовил для министерства сводки о работе отрасли – годовые, квартальные, месячные, недельные и даже ежедневные. Чудовищное количество бумаги, заполненной цифрами. Не берусь судить, что делали в министерстве с этими сводками. Может быть, даже и читали. Всякое бывает.

Каждая страница сводок должна была кроме самих цифр содержать и какие-то заголовки, пояснения и т.д. Собственно, так и сейчас делается. Программисты знают эти термины: Title, Summary, Page Header, Group Header, ну и так далее.

А в то время у нас в ходу были другие слова, обозначавшие эти же понятия, русские. И однажды наш завлаб прибежал возбужденный: надо срочно разработать и выдать новую сводку. Собрал людей, началось обсуждение. Шли споры об оформлении страниц. Все время слышались слова: шапка, кепка, хвостовина, боковина и тому подобное.

Тут-то я и сочинил свой лучший стих. Вот он.

Земную жизнь пройдя до половины,

Запрограммировал четыре боковины.

Карена и его брата Левона я увидел впервые на Спартакиаде народов СССР, в 1967-м году. Карен играл на юношеской доске, а Левон, если не путаю, на первой взрослой. Во всяком случае, в тот день, когда я был на Спратакиаде, Левон сыграл вничью с Кересом.

Но потом Карена брата обошел, и успехи его были очень заметны.