Креативы Старого Семёна

Он включил телевизор, достал пиво из холодильника, посмотрел футбол и лег спать. Завтра на работу. С утра, в темноте, по грязи. Господи, противно-то как!

Вспоминается одна история. Дело было лет так тридцать пять тому назад. Один мой знакомый написал пьесу. И мало того, что написал, ее даже и поставили. В театре "Ромэн". Помню, он с каждого представления получал восемь рублей. Вообще-то мог бы получать и шестнадцать, но непременным условием постановки было то, что в соавторы надо было вписать основоположника советской цыганской драматургии Ром-Лебедева. Так что вторые восемь рублей шли классику.

Я не знаю, очень может быть, что Ром-Лебедев в молодости сочинял пьесы самостоятельно. Но в те годы он был уже очень стар, и ничего не писал. Только подписывал.

Ну так вот, по поводу премьеры в театре был дан банкет. И мой знакомый выступил там с речью. Поблагодарил актеров, режиссера, дирекцию. А потом сказал:

— Мы тут с Ром-Лебедевым задумали новую пьесу, - и похлопал старика по плечу.

Классик сначала испугался, но потом согласно кивнул. Да, дескать, задумали, чего уж там.

К чему я это вспомнил, так сразу и не соображу.

В старые времена во всех магазинах, прачечных, парикмахерских и химчистках висели объявления о том, кто может не стоять в очередях. Право это заслужили Герои Советского Союза, Герои Социалистического труда и полные кавалеры ордена Славы. С годами список постепенно расширялся. В него попали участники Октябрьской революции и Гражданской войны. Ветераны боев на Халхин-Голе. Инвалиды Отечественной войны. Кажется, всё. Впрочем, может, кого-то и забыл.

Честно говоря, сам я только один раз наблюдал, как Герой Советского Союза пользуется своей льготой. Дело было в подмосковном пансионате. Там работал бар со спиртным и импортной кофеваркой. Кофе был замечательный, кроме того, разрешалось курить. Так что я там частенько сиживал. Причем, скажу не стыдясь, алкоголя не брал. Дорого, лучше в магазин сбегать.

Так вот, ежедневно к бармену подходил пожилой отдыхающий со звездой Героя. Не обращая, казалось бы, внимания на стоящих в очереди людей, он говорил:

— Двести грамм «Сибирской»!

Бармен наливал, Герой выпивал залпом, не закусывая, гордо осматривал очередь и уходил. Молодежь провожала его восхищенными взглядами. В «Сибирской», между прочим, было сорок пять градусов. Это так, к слову.

Разумеется, льготы ветеранам не ограничивались магазинами и прачечными. В зависимости от категории льготника кто-то меньше платил за квартиру, кому-то были обязаны поставить без очереди телефон. Одному раз в год полагалась бесплатная путевка в санаторий, другому – бесплатный же проезд по железной дороге. И так далее.

И вот однажды тетка моего приятеля, человек уже очень пожилой, решила выяснить, имеет ли она право на льготы. Приходит она в собес и говорит:

— Я вчера прочла в газете, что участникам гражданской войны теперь льготы полагаются. Так я хочу оформить.

— А вы участник? – спросили у нее.

— А как же, – ответила она, – я еще барышней в ОСВАГе работала, печатала на ундервуде.

Родилась и выросла Аня в Полтаве. Училась в гимназии, но доучиться не успела – грянула революция. И жизнь, казалось, устоявшаяся и определенная на многие годы вперед, стала опасной и непредсказуемой. В гражданскую Анна хлебнула лиха. Могла запросто и погибнуть. Но обошлось, и в двадцатые она поселилась в крошечном приморском городке. Из всей большой семьи в живых остались только она и младшая сестра. Но та вышла замуж и переехала в Москву. А Анин жених еще в девятнадцатом ушел к белым и пропал.

Городок был уютный, тихий. У Анны был свой дом, от моря недалеко. И от работы тоже. Работала она бухгалтером в горкоммунхозе. После работы домой - огород, хозяйство. Постепенно она привыкла, прошлое вспоминала редко. Иногда летом приезжала сестра с мужем и детьми – отдохнуть на море. Сестру она любила, да и к дочкам ее привязалась. Но все равно вздыхала с облегчением, когда они уезжали к себе в Москву. Снова становилось тихо и спокойно. Волновалась она только, когда на работе надо было заполнять анкету. Ведь она все скрывала – и что у отца до революции был свой магазин, и что родной дядя так вообще работал тюремным надзирателем, и даже то, что она училась в гимназии и знает языки. Но анкеты заполнялись редко, раз в несколько лет, да и кто ее станет серьезно проверять.

В войну городок заняли немцы, но ее не тронули. И потом, когда наши вернулись, тоже все обошлось, хоть она и работала в немецкой офицерской столовой. И жизнь постепенно вернулась в привычное русло. Работа, дом, огород. Летом приезжали племянницы отдохнуть. Сначала одни, а потом уже с детьми и мужьями. Иногда и сестра приезжала.

А когда Анна Александровна вышла на пенсию, стало совсем хорошо, можно было хоть весь день смотреть телевизор, вязать, читать книжки.

Так она прожила очень много лет. А потом стала болеть. И сестра забрала ее к себе, в Москву. В московской квартире она быстро освоилась, прижилась. Приходившим к сестре гостям любила рассказывать про свою жизнь.

— Здорово я cоветскую власть обманула! – говорила она. – Как мне, значит, пятьдесят пять стукнуло, я раз – и на пенсию. Они-то думали, я помру лет через десять, а я вот уже тридцать с лишним лет живу. А денежки-то каждый месяц капают. Во как!

Но однажды Анна Александровна весной, в плохую погоду, пошла в магазин. И на улице поскользнулась и упала. Сломала бедро и сильно ударилась головой. Ее принесли домой, положили на диван. Она стонала, уставив бессмысленный взгляд в потолок. И вдруг стала говорить по-французски. Какие-то фразы, даже обрывки фраз, сохранившиеся в ее памяти еще с гимназических времен. А через несколько дней Анна Александровна умерла.

Николай Петрович очень любил женщин. И хотя ему было уже под шестьдесят, угомониться он не мог. Видимо, наверстывал то, что не добрал в молодости, когда служил во флоте. Дело было в конце сороковых, матросы служили тогда пять лет. И все эти годы молодой моряк думал не о Родине, а исключительно о бабах. Которых только изредка, когда боевой корабль стоял на рейде, удавалось ему рассмотреть в мощный морской бинокль.

Зато демобилизовавшись, он пустился во все тяжкие. И даже женитьба его не остановила. Но все же жену он огорчать боялся. Да и работали они вместе, только жена с годами стала начальником планового отдела, а он… А он был мужем своей жены, и поэтому его держали. Хотя на работе он не делал практически ничего. Болтался по учрежденческим коридорам, приставал ко всем с разговорами. За глаза все над ним смеялись, но разговаривали вежливо. Без визы начальника планового отдела ни одной премии выписать было нельзя. Поэтому завлаб включал Николая Петровича во все премиальные списки. Ну и оклад у него тоже был очень приличный.