Креативы Старого Семёна

В тот день Николай Петрович, как всегда, привез жену на работу. Поболтался по коридорам, поговорил с одним, с другим. Потом сел в «Жигули» и рванул к любовнице. К пяти вернулся, забрал жену. Приехали домой, сели ужинать.

— Ну, - спросила жена, - как у вас сегодня день прошел?

— Да все как обычно, - немного удивленно ответил он, - ничего интересного.

— Как это? – подняла брови жена. – И что, вы это даже не обсуждали?

— Да что это? – не понял Николай Петрович.

— Так! – угрожающе сказала она. – Ты на работе-то сегодня был? Или опять, скотина, по бабам шлялся?

— По каким бабам, Лида, что с тобой! Я весь день работал, со стула не вставал!

— Включи телевизор, кобель проклятый! – заорала Лидия Степановна.

Николай Петрович нажал кнопку. Из телевизора полилась траурная мелодия. Потом показался портрет в траурной рамке. Диктор Игорь Кириллов стал читать некролог.

В тот день, одиннадцатого ноября восемьдесят второго года, советским людям сообщили о кончине Леонида Ильича Брежнева. И всем было уже не до работы.

Лидия Степановна все же простила своего непутевого мужа. И он по-прежнему каждое утро сажал ее в «Жигули» и привозил на службу. А вечером отвозил домой. Но только ключи от машины теперь были у нее. А к любовницам Николай Петрович ездил на такси. И всегда просил шофера настроить приемник на «Маяк».

Потому что нельзя жить в обществе и быть свободным от общества.

Это было, скорее всего, в девяносто первом. А может, и в девяносто втором, точно не помню. В общем, в те времена, когда все стало зыбко и тревожно. Цены взлетели вверх, зарплаты за ними не успевали, и люди стали задумываться о своем будущем. Проще всего было молодым. Они легко приспосабливались, меняли род занятий, не боялись авантюр. А мне, к примеру, шел уже пятый десяток, и что-то радикально менять в своей жизни, да еще и с риском, было страшновато.

Но дела в нашей конторе шли все хуже и хуже, и поневоле приходилось уже думать просто-напросто о выживании. Постоянная тревога, мысли о том, что будет завтра, отравляли существование. В какой-то момент я был уже морально готов к тому, чтобы пойти работать куда-нибудь на рынок продавцом. Но, как выяснилось, и на это я был неспособен.

А выяснилось это так. Один сотрудник летом ушел в отпуск. Но не для того, чтобы отдохнуть. Он месяц проработал на розливе «Пепси-колы». Был такой бизнес в то время, достаточно незамысловатый. Ставилась палатка, в нее завозили «Пепси-колу» в бутылочках и разливали ее в пластмассовые стаканчики, с наценкой, естественно. Люди брали - жарко, пить хочется, а квас по шесть копеек за пол-литровую кружку в то время уже куда-то исчез.

Ну и вот, он вышел на работу после отпуска. И мы его спросили:

— Ну как, Саша? Хорошо заработал?

— Неплохо, - ответил он, - меньше десяти рублей в день не имел. Это не считая зарплаты.

— Это как? – удивился я. – С чего же там можно такие деньги иметь?

Он посмотрел на меня с легким презрением. Потом сказал:

— Вот смотрите, мужики. Стакан «Пепси-колы» стоит пятьдесят девять копеек. Мне дают рубль. Что я должен сделать сначала – дать сдачу или налить воду?

Все задумались. Вопрос-то был серьезный, было понятно, что речь идет, по существу, о профпригодности. И все же я ответил первый. Сказал, что не вижу никакой разницы. Тут уж и остальные посмотрели на меня иронически. Их солидарное мнение свелось к тому, что сначала надо налить воду. Покупатель может быстро ее выпить и уйти, забыв забрать сдачу. Это было уже ближе к истине, но все же не то.

— Да, - сказал Саша, - может, конечно, и забыть. Но это один шанс из ста. А заработок должен быть стабильным. Поэтому сначала надо дать сдачу. А потом налить «пепси». И ни в коем случае наоборот.

— Но почему, Саша?

— А потому, - терпеливо и великодушно объяснил он, - что если вы сначала нальете воду, а потом будете отсчитывать мелочь, покупатель не будет пить, а будет ждать свои алтухи, тем временем пена осядет и он потребует долить. И придется доливать. А так – сдачу дал, воду налил, он тут же выпил и ушел. Теперь понятно?

Не знаю, как другим, а мне стало понятно. Понятно, что в продавцы я не гожусь.

Вспоминается - по поводу соотношения шахмат и жизни - давняя статья Ботвинника "Искусство ли шахматы". Статья большая, обстоятельная. Впервые была опубликована в книге Ботвинника "Матч-реванш Смыслов-Ботвинник".

Сначала автор приводит марксистское определение искусство, что-то такое:

Искусство есть отражение реальности посредством художественных образов.

А потом доказывает, что шахматы - в лучших образцах - и есть искусство.

Худо-бедно разобравшись с художественностью создаваемых шахматами образов, Ботвинник подошел к самому сложному вопросу: а какую реальность отражают шахматы? И дает ответ: шахматы отражают мышление человека, а мышление есть реальность.

Помню, что статью эту я перечитывал несколько раз (было мне тогда лет пятнадцать), пытаясь понять - чем же она мне, при всей моей любви к шахматам и преклонении перед Ботвинником, так не нравится?

Так и не понял. Надо бы снова ее перечитать.

Вспоминается такой давний случай. Были мы в колхозе. Вроде бы на сельхозработах, но основным занятием нашим было, естественно, пьянство. И вот сидим вечером за столом, выпиваем. А один уже заснул. Ну и кто-то сказал про него: ушел в нирвану.

А был у нас один парень, Шура, который постоянно работал над повышением своего интеллекта. Человек он был основательный, у него даже книжечка была, куда он записывал новые слова и их значения. Завел Шура ее после того, как ему объяснили значение слова "профурсетка", а он плохо запомнил и само слово, и его значение, и тем же вечером в компании назвал одну женщину профуртисткой. И получил от нее по морде. Потом он уже на память свою не полагался, а все аккуратно записывал.

Ну так вот, застолье закончилось, все легли спать. И уже в полной тишине Шура спросил:

— Игорь, а что такое нирвана?

— Нирвана, Шура, - ответил тот, - является высшей формой медитации. Понятно?

— Понятно, - уверенным тоном ответил Шура.

И мы все затихли, ожидая продолжения. И через полчаса Шура не выдержал:

— Игорь, а что такое медитация?

Мой сослуживец Шура был страстным болельщиком. Постоянно ходил на футбол, на хоккей. Страшно переживал неудачи любимого "Спартака". Но еще больше волновали его успехи и неудачи нашей сборной. Причем в те годы хоккейная сборная редко давала повод для огорчения. А вот футбольная - увы, радостей было не так много.

Долго и напряженно размышляя о причинах этого явления, Шура пришел к определенным выводам. И поделился ими со мной.