Леонид Видгоф - «Но люблю мою курву-Москву». Осип Мандельштам: поэт и город

Волей судьбы Иосиф, сын сапожника из грузинского захолустья, стал во главе огромной страны, промышленность которой была разрушена гражданской войной, а в составе населения преобладало патриархальное крестьянство. (Действия партии, к которой он принадлежал, эту войну во многом и спровоцировали.) Идея мировой революции, противопоставившая новую Россию остальному миру; революционный пафос масс, которым трудно было бы объяснить, что единственный шанс развития страны в относительно щадящей форме – медленный рост и самое широкое привлечение на льготных условиях западных инвестиций с приходом в качестве концессионеров тех самых ненавистных «буржуев», которых так недавно прогнали; внутрипартийные конфликты, в которых было упущено время, когда еще теоретически можно было привлечь в страну иностранный капитал, прекратив революционную риторику (впрочем, такой поворот был маловероятен – любой, кто отстаивал бы последовательно подобную позицию, был бы объявлен, очевидно, ренегатом); установка на форсированную индустриализацию невзирая ни на какие жертвы и, наконец, личные качества Сталина – все это закономерно привело к формированию в стране диктаторской власти, способной существовать только в режиме директивного управления и подавления любого проявления свободы.

Сталин встал во главе страны в тяжелое время. Он много работал, и многое ему удалось. Но это не снимает с него ответственности за те чудовищные злодеяния, которые он и его приближенные совершили. «Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит» (Евангелие от Матфея, 18:7).

В государстве, построенном сыном сапожника, не было места другому Иосифу, сыну кожевника из Варшавы, поэту – с его неумением подчиняться, знать свой шесток, помалкивать, с его непризнанием субординации, непредсказуемыми реакциями, нежеланием произносить готовые формулы и привычкой, напротив, говорить то, что он думал.

Вспомнят Мандельштама – вспомнят Сталина, вспомнят Сталина – вспомнят Мандельштама. Они навсегда вместе, и есть нечто неслучайное, символическое в том, что они тезки. Так они и останутся в истории – Иосиф Ужасный и убитый им Иосиф Прекрасный. Как у Михаила Булгакова в «Мастере и Маргарите», где Иешуа Га-Ноцри говорит Пилату: «Помянут меня – сейчас же помянут и тебя!» Нет ничего невероятного в том, что арест и дальнейшая судьба Мандельштама могли в определенной мере отразиться в линии Иешуа – Пилат в романе Булгакова: он, напомним, писал «Мастера и Маргариту» в эти же годы и в том же доме в Нащокинском переулке, в квартире 44. Уже давно было замечено (в частности, М.О. Чудаковой), что «имя» писателя из булгаковского романа – Мастер – вполне может быть связано с фразой Сталина из телефонного разговора с Пастернаком: «Но ведь он же мастер, мастер!» Но ведь и в образе Иешуа есть нечто, как нам представляется, мандельштамовское – отнюдь не традиционно-благостный, красивый Иисус, а чудак, не от мира сего – вроде Мандельштама. О том, что во внешности Мандельштама можно было увидеть нечто «библейское», свидетельствует уже цитировавшаяся запись из дневника В. Горбачевой (Клычковой). Отношение Булгакова к Сталину было неоднозначным (тиран; однако строит новую мощную державу и возвышается над литературной и прочей сволочью), но то, что великий вождь относится к миру зла, у него, думается, сомнений не было. В «Мастере и Маргарите» зло в Москве господствует, и без вмешательства верховной силы зла в булгаковском романе невозможна никакая справедливость. На добро нет никакой надежды. Поступок Мандельштама (поэт сказал то, что думал, в обществе, где произносить позволено, как в булгаковском Ершалаиме, только одобренное свыше) должен был произвести на Булгакова очень сильное впечатление, и это могло отразиться в образе маленького, тщедушного Иешуа, говорящего правду в мире узаконенной лжи. А о Мандельштаме у Булгаковых упоминали: об этом свидетельствует дневник Е.С. Булгаковой. 17 ноября 1934 года она записала, что приехавшая Ахматова говорила о его «горькой участи»; 19 апреля 1937 года (Мандельштам еще в Воронеже) Е. Булгакова пишет о том, что в ее отсутствие к Булгакову заходила Н. Мандельштам. Поэт в ссылке, а у его жены нет работы, положение тяжелое – так отражено положение соседей по дому в этой записи.

Замечено и то, что история Костарева, вселившегося в чужую квартиру и выжившего из нее законных владельцев, напоминает взаимоотношения Мастера и Алоизия Могарыча из «закатного романа» Булгакова. «История знакомства Мастера с А<���лоизием> М<���огарычом> была написана уже во время смертельной болезни автора – зимой 1939/40 годов», – пишет исследователь жизни и творчества М. Булгакова Б.В. Соколов [627] . То есть, как видим, Алоизий появился в романе уже после возвращения Мандельштамов из Воронежа и выдворения поэта и его жены из собственной квартиры. (А к делам квартирным Булгаков был вообще очень чуток: обладание хорошей собственной квартирой было для него чем-то вроде идеи фикс.)

Сталин убил Мандельштама. Но и Мандельштам, вне всякого сомнения, «убил» Сталина. Выражение «сила слова» затерто и кажется выспренним; но в данном случае отрицать именно силу слова не приходится. Сталин со всеми его «пирамидами», великими стройками, каналами и прочим никуда уже от стихотворения (или, лучше, из стихотворения) Мандельштама не денется, и – все, навсегда. И это справедливо. Голос раскулаченных, выселенных, погибших от голода, замученных и казненных должен был прозвучать, и он прозвучал.

Умер Осип Эмильевич Мандельштам, согласно официальным данным (имеется акт о смерти), 27 декабря 1938 года в том же лагере, откуда он послал приведенное выше письмо брату Александру. П. Нерлер, кропотливо исследовавший документы по делу заключенного и обстоятельства лагерной жизни поэта, считает указанное в акте число соответствующим действительности: «…благодаря делу зэка Мандельштама мы знаем о дате смерти О.М. достаточно, чтобы сомнения отпали: 27 декабря 1938 года – не предположительная, а точная дата его смерти» [628] . (Однако имеются воспоминания, которые относят кончину Мандельштама к более позднему времени – они также приведены в книге П. Нерлера.) Тело умершего заключенного было брошено в лагерную братскую могилу или сожжено (есть свидетельства о том, что трупы бросали во рвы, но есть и о том, что сжигали – по крайней мере частично).

Так закончилась эта удивительная, прекрасная и страшная жизнь. Представляя Мандельштама, видишь его идущим – пешеходом, странником, кочевником. Он не статичен. Осип Мандельштам в определенные моменты своей жизни проявлял слабость, в иные – вел себя мужественно. Он мог быть трусливым и – в другое время – сделать то, что почти никто не осмелился бы совершить; в его характере сочетались робость и отвага, психическая подвижность, неустойчивость – и твердость и цельность в главном. Скандалист, юродивый, психопат, умница, посмешище, провидец, ребенок, герой, мученик, гений… Однажды Надежда Яковлевна спросила его: «На что тебе сдался этот неизвестный солдат?» «Он ответил, что, может, он сам – неизвестный солдат» [629] .