Филип Норман - Мик Джаггер

Когда «Стоунз» добрались до Италии, Марианна так затосковала по Мику, что решила слетать в Геную и нагрянуть к нему в гостиницу после концерта. Больше у нее не возникало желания ездить с ним на гастроли. Генуэзский концерт выдался особенно ярым и хаотичным, и Мик, войдя в номер, где в постели его ждала Марианна, «был одержим, будто с собою принес всю ту взрывную энергию, что хлестала на концерте… он подошел к кровати и принялся бить меня по щекам». Сначала она решила, что он узнал о ее ночи с Китом в отеле «Мейфэр» — с тех пор прошло несколько недель. Но затем побои прекратились так же внезапно, как и начались, и оба они больше никогда об этом не поминали.

В Великобританию сплошным потоком поступали очерняющие репортажи: «Стоунз» в них изображались agents provocateurs , [171] Провокаторами (фр.). о том, как над ними измывались, не говорилось ни слова, и все это наихудшим образом подрывало их позиции перед судебным заседанием 10 мая. В Дортмунде, ФРГ, они оказались в одной гостинице с олимпийским чемпионом по прыжкам в длину Линном Дэвисом, который пожаловался репортерам, что от «шквала непристойностей», бушевавшего за их столом во время завтрака, он «устыдился, что рожден британцем». Мик на упрек ответил на парижской пресс-конференции, и, что случается нечасто, реплика его достойна цитирования, хотя вряд ли порадовала бы его отца-физрука: «Эти обвинения отвратительны и абсолютно ложны. Я отрицаю, что мы плохо себя вели. Я и не помню, когда мы вели себя лучше. Мы в этой гостинице даже уборными почти не пользовались. Там все время толпились спортсмены, которые вели себя очень плохо».

Смешно сказать, но «Стоунз» выступили также британскими посланниками — они привезли рок в Польшу, страну Варшавского договора, где даже невинные поп-музыканты вроде Клиффа Ричарда считались символами загнивающего капитализма. В грозном Дворце культуры Варшавы группа очутилась на сцене перед двумя тысячами верных партийцев и их деток, которые смирно сидели и боязливо аплодировали, точно слушали речь Сталина; снаружи бесились несколько тысяч разочарованных поклонников, и милиция усмиряла их бэтээрами, слезоточивым газом и водометами. После концерта музыканты постарались восстановить справедливость — они катались по городу и грудами разбрасывали свои альбомы из окна машины. В Афинах их концерт прошел за четыре дня до того, как фашиствующие «черные полковники» свергли греческую королевскую семью. На футбольном стадионе «Панатинаикос» царила такая острая паранойя, что зрителей не подпускали к сцене ближе чем на сорок футов, и Мику не удался финальный трюк — он хотел бросать в зал красные розы из вазы.

По пути в Лондон он сказал, что концертов с него довольно и он больше не хочет гастролировать в Америке. Его желание едва не сбылось.

В предстоящей судебной пытке у Мика был некий шанс, о котором ему не замедлили сообщить адвокаты. Четыре амфетаминовые таблетки, вообще-то, принадлежали Марианне; она купила их на ночной дискотеке во время их романтического побега в Сан-Ремо, сунула Мику в боковой карман зеленого бархатного пиджака, не предупредила, потом забыла сама. Она была абсолютно готова изложить все это в суде, но Мик и слушать не хотел. Неизменно благородный рыцарь, сын своего отца, он заявил, что его рок-звездная карьера переживет наркотический скандал, а ее карьера серьезной актрисы такого удара не перенесет и он не отдаст ее «на съедение волкам». Вотще, как выяснилось.

Предварительные слушания прошли в Чичестерском магистрате 10 мая. Мик, Кит и Роберт Фрейзер заявили, что невиновны, и были отпущены под залог по 100 фунтов с носа до квартальной судебной сессии Западного Сассекса, где спустя месяц дело рассмотрят присяжные. В то время у магистратов не было власти ограничивать работу репортеров, если возникало подозрение, что сообщения в прессе могут повлиять на решение суда высшей инстанции. Так что защиту Мика и остальных отложили, а газетчики во всех подробностях, со всеми инсинуациями и подтекстами излагали события по версии обвинения. Единственное ограничение касалось четвертого подсудимого — в обвинении названного Дэвидом Шнайдерманном [sic] , — который со своим зачарованным дипломатом ЛСД бежал из Великобритании сразу после налета и как будто растворился в воздухе. Поскольку в суд Кислотный Царь Давид не явился, магистраты постановили, что обнародовать его имя будет «несправедливо».

В четыре часа дня отдел по борьбе с наркотиками Скотленд-Ярда обыскал челсийскую квартиру Брайана Джонса. Нашли Брайана в японском кимоно — он сидел средь руин ночного кутежа. Из гостей остался только двадцатичетырехлетний швейцарский аристократ, начинающий поп-певец принц Станислас Клоссовски де Рола, также известный — увы — как Заначка. Столичные полицейские работали сосредоточеннее и эффективнее своих коллег из Западного Сассекса и вскоре обнаружили одиннадцать улик, в том числе горку гашиша, метамфетамины и стеклянный флакон со следами кокаина. Когда флакон предъявили Брайану, он искренне ужаснулся. «Не, мужик, это не мое, — возмутился он. — Я вам не торчок».

Налет случился в тот день, когда Мик и Кит явились в Чичестерский магистрат, — это само по себе доказывало, что британские службы по борьбе с наркотиками объявили сезон охоты на «Роллинг Стоунз». И на сей раз не приходилось сомневаться, что полиция сотрудничает с прессой. Полицейские вошли к Брайану, а затем увезли Брайана и Заначку на допрос в челсийский участок на глазах толпы журналистов, собравшейся на беспечно свингующей Кингз-роуд. В участке Брайану предъявили обвинение в хранении кокаина, гашиша и метамфетамина, а Заначке — в хранении каннабиса, хотя при себе у него ничего не нашли, как и на диване, где он спал. Наутро оба явились в магистратский суд на Грейт-Марлборо-стрит, за углом от беспечно свингующей Карнаби-стрит, и до 2 июня вышли под залог по 250 фунтов с каждого. На тех же слушаниях оба потребовали рассмотрения дела присяжными, и заседание было назначено в суде Центрального Лондона 30 октября.

Последние пять лет Мику все льстили, Мика все облизывали — сейчас для него весьма целительно было осознать, как нужны ему друзья и союзники и как немногочисленны они вдруг стали. «Декка» отказалась и пальцем пошевелить, чтобы ему помочь, хотя к тому времени продала миллионы пластинок «Стоунз». Поскольку Олдэм договорился с ними о лицензировании записей, «Декка» не считала группу своей, как «Битлз» на EMI; для «Декки» «Стоунз» были внештатниками, а кроме того, студия не забыла аванс в 1,25 миллиона долларов, который выбил из них Аллен Клейн в 1965 году.

Олдэм по-прежнему необъяснимо отсутствовал на передовой, а потому наймом адвокатов в суд низшей инстанции и лучшего королевского адвоката в Суд квартальных сессий Западного Сассекса занимался Клейн. Нанял он Майкла Хейверса, будущего генерального прокурора от консерваторов и лорд-канцлера, отца актера Найджела Хейверса. Пресс-агент «Стоунз» Лес Перрин тоже оказал бесценную поддержку — внушал своим контактам в парламенте, сколь однобоко рассматривается дело. А отношение к Мику и Киту уже тревожило круги, в которых, вообще-то, сложно было заподозрить союзников. 19 мая министр внутренних дел Дик Таверн посетовал на то, что широкое освещение в прессе магистратских судебных заседаний создает среди присяжных предубеждение против обвиняемых, и в качестве наглядного примера привел дело Джаггера — Ричарда.