Салли Смит - Королева

В следующем месяце Елизавета II впервые после семнадцатилетнего перерыва отправилась в Соединенные Штаты. Идею государственного визита, приуроченного к двухсотлетию американской независимости, президент Никсон продвигал еще в 1973-м, за полтора года до ухода в отставку после Уотергейтского скандала. Британские власти полагали, что сроки визита требуют “осторожного согласования” (49). Как писал в свое время Мартину Чартерису Роберт Армстронг, старший личный секретарь Хита: “Нужно хорошенько подумать, насколько уместно присутствие ее величества на праздновании раскола с британской короной” (50). К тому же, добавлял он, британский посол в Вашингтоне Роуленд Баринг, 3-й граф Кромер (муж фрейлины Елизаветы II Эсме Кромер), “полагает, что празднование Декларации независимости будет проходить достаточно бурно, и королеве не очень желательно было бы с этим буйством ассоциироваться <���…> Подобные празднества традиционно проводятся в Америке с большой помпой и размахом, в которых трудно будет сохранить достоинство”.

Несмотря на изначальные сомнения, шестидневный государственный визит все же организовали – с шестого июля с остановкой в Филадельфии. “Четвертое июля было бы чересчур, – заявил представитель британского посольства Дэвид Уокер. – Терпимость тоже имеет границы” (51). В состав королевской свиты вошла близкая подруга Елизаветы II Вирджиния (Джинни) Эрли, сорокатрехлетняя супруга 13-го графа и первая фрейлина-американка. Такая же миниатюрная, как и сама королева, являющая собой, по словам Сесила Битона, “образец жизнерадостности и достоинства” (52), Джинни Эрли получила это назначение в 1973 году. Сперва она хотела отказаться, ссылаясь на американское гражданство и шестерых детей, младшему из которых было всего два года, и предложила королеве “выбрать кого-то более сведущего” (53). Однако Елизавета II настояла. Непритязательная жена пэра замечательно пришлась ко двору и без труда приспособилась к образу жизни, который она наблюдала на приемах и охотничьих уик-эндах в Сандрингеме и Балморале. И все равно фрейлина Сьюзан Хасси не отказывала себе в удовольствии назвать ее “американкой” (54).

Королевская делегация в составе двадцати человек вылетела на Бермуды, где пересела на “Британию” для трехдневного перехода к американским берегам. В первую же ночь яхта попала в девятибалльный шторм (55). Сьюзан Кросланд, уроженка Балтимора и супруга министра иностранных дел Энтони Кросланда, отмечала, что на предобеденный аперитив королева, несмотря на страшную качку, явилась “философски спокойной, даже веселой, в накинутом на одно плечо длинном шифоновом шарфе” (56). Бывший флотский офицер Филипп, однако, был “бледен и угрюм”, почти как в 1951 году, когда его терзала морская болезнь во время перехода через бурную Северную Атлантику. Королева, как тогда, так и в этот раз, единственная сумела противостоять тошноте.

После кофе в салоне, едва королева взялась за ручку раздвижной двери, как корабль подхватило волной. Дверь поехала вбок, и у ее величества вырвалось восторженное “Уууух!” (57). Корабль качнуло в обратную сторону, дверь заскользила снова, и все снова услышали “Ууух!” и только затем “Спокойной ночи!”. На следующее утро за завтраком Елизавета II произнесла: “Никогда не видела за столом столько серых и мрачных лиц. Филиппу тоже нездоровится”, – добавила она с усмешкой.

На пристани королеву встречала пятитысячная толпа – “Британия” швартовалась точно в том же месте, где высадился в 1681 году Уильям Пенн. Под нещадно палящим солнцем делегация перемещалась от одного памятного места к другому в окружении около семидесяти пяти тысяч человек, размахивающих американскими флагами и “Юнион Джеком”. Репортеры никак не ожидали, “что королева будет с такой готовностью заводить толпу” (58).

В национальном парке Независимости Елизавета II подарила городу мемориальный Колокол Двухсотлетия весом в шесть с половиной тонн, изготовленный лондонским колокольным заводом в Уайтчепеле, где в 1752 году отливали исконный Колокол Свободы. “Я обращаюсь к вам как прямой потомок короля Георга III”, – произнесла Елизавета II, отметив далее, что Четвертое июля “следует праздновать не только в Америке, но и в Британии <���…> в знак искренней благодарности отцам-основателям <���…> преподавшим Британии очень ценный урок. Мы потеряли американские колонии, потому что нам не хватило государственной мудрости “уловить момент и вовремя отпустить то, что не можешь удержать” <���…> Мы научились уважать право других на самоуправление. <���…> Без этого великого подвига во имя свободы, совершенного в Индепенденс-Холле двести лет назад, империя никогда не превратилась бы в содружество” (59).

Вечером ей пришлось выдержать незначительные нарушения протокола со стороны Фрэнка Риццо, мужиковатого мэра Филадельфии, бывшего полицейского, избиравшегося под лозунгом “Рядом со мной Аттила покажется хлюпиком” (60). Во время изысканного обеда на четыреста персон в Музее искусств Филадельфии Риццо, покинув королеву, принялся обходить остальные столики и обмениваться рукопожатиями (61). “Какой молодец!” (62) – невозмутимо заметила Елизавета II и удалилась в “дамскую комнату” – “почистить перышки” и “сделать передышку”, как завуалированно называли эти отлучки в королевских кругах, – перед вторым приемом еще на шестьсот персон.

В Вашингтоне жара стояла уже под тридцать семь градусов, однако Елизавета II “вышагивала под безжалостно палящим солнцем как ни в чем не бывало” (63), – писала Сьюзан Кросланд, вежливо отказавшаяся от предложенной Мартином Чартерисом бодрящей понюшки табака. После церемонии приветствия на Южной лужайке Белого дома всех пригласили на устроенный президентом Джеральдом Фордом с супругой Бетти торжественный обед на двести двадцать четыре персоны под большим шатром с японскими фонариками в Розовом саду. Государственное телевидение транслировало репортаж с банкета в прямом эфире, соблюдая при этом запрет на съемку ее величества за едой или танцами. Елизавета II в желтом вечернем платье из органзы, бриллиантовой диадеме, колье и серьгах являла собой ослепительное зрелище.

Жена Генри Киссинджера, Нэнси (64), курила на протяжении всего банкета, а супруга вице-президента Нельсона Рокфеллера, Хэппи, поинтересовалась немецкими корнями Филиппа. Услышав в ответ, что он датчанин, Хэппи заявила Тони Кросланду: “Принц Филипп отрекается от своих немецких корней!” (65) В Восточном зале гостей развлекал Боб Хоуп, а затем выступили поп-звезды “Captain & Tennille” с хитом “Любовь ондатр” (“Muskrat Love”) о паре грызунов, кружащихся в вальсе при свечах. После этого королева с Джеральдом Фордом танцевали под “Эта леди – бродяга” (“The Lady is a Tramp”) – культовую мелодию Роджерса и Харта, обретшую популярность благодаря Фрэнку Синатре. В свои апартаменты в Блэр-Хаусе королева с Филиппом отправились лишь около часа ночи.