Салли Смит - Королева

Следующий день прошел так же насыщенно, а вечером третьего дня Елизавета II давала ответный торжественный ужин с четырьмя переменами блюд на восемьдесят четыре персоны в британском посольстве после открытого приема на свежем воздухе на тысячу шестьсот приглашенных, где за ней хвостом ходили телеоператоры с яркими софитами. Внезапно камеры и софиты куда-то делись. Это прибыла, “эффектно обставив свое появление” (66), Элизабет Тейлор, как свидетельствует Майкл Ши, тогдашний директор Британской информационной службы в Нью-Йорке. Британский посол сэр Питер Рамзботам был вне себя от возмущения, но Елизавета II “только радовалась, что в кои-то веки кто-то другой оказался в центре внимания прессы”.

Как и в 1957 году, королева прибыла на Манхэттен по воде – в этот раз на кондиционированной Королевской барже с “Британии”. Короткая прогулка по Нижнему Манхэттену обернулась хаосом, поскольку прохожие пытались подобраться поближе, и полиция “не справлялась с таким напором” (67), – вспоминает Майкл Ши. Елизавета II уже не в первый раз демонстрировала поразительное хладнокровие на фоне обливающейся потом толпы. “К счастью, зной на меня не действует” (68), – весело сообщила она.

Ее величество снова встретилась с “Пилигримами” и Союзом говорящих на английском языке – за ланчем в “Уолдорф-Астории”. По дороге в Гарлем, куда их с Филиппом везли в кабриолете посетить особняк Морриса-Джумел XVIII века – старейшее здание Манхэттена, – королева заметила знакомого на углу Парк-авеню и Шестьдесят первой улицы. “О! – воскликнула она. – Это же Джон Эндрю!” (69) Англиканский священник помахал рукой и крикнул в ответ: “Здравствуйте! Увидимся вечером!” Когда машина скрылась из вида, он подумал про себя: “Вот остолоп, кто же так разговаривает с королевой?”

Кульминацией этого насыщенного дня стал визит в “Блумингдейл” – подготовленный заранее, в отличие от спонтанного посещения супермаркета девятнадцать лет назад. На этот раз представители магазина водили королеву от одной экспозиции до другой по всем трем этажам. Она осматривала копии чиппендейловских стульев, отмечая, что сиденья у них шире, чем в Британии, и восхищалась моделями Кельвина Кляйна, демонстрирующими модные твидовые юбки миди. “Боже, неужели здесь действительно носят такие длинные?” (70) – удивилась она. Филиппу предложили другой маршрут, развлекая “камнями-питомцами” и говорящими калькуляторами в отделе популярных новинок.

Затем королевская чета устроила небольшой обед на три дюжины гостей на борту “Британии”, похожей, по мнению “The New York Times”, на “английский загородный особняк – тот же скромный шик пиджаков с заплатами на локтях, подушки в цветочек, семейные фотографии, плетеные кресла и сувениры, напоминающие об имперском прошлом, – вот акульи зубы с Соломоновых островов, а вот золотой кубок в память о победе Нельсона в Трафальгарской битве” (71). Один разговорчивый член экипажа признался потом репортеру “The Times”: “У нас бывают феерические вечеринки, когда королевы нет, и герцог остается на борту один” (72). На самом деле феерии хватало и в присутствии Елизаветы II – когда королевская семья и придворные, наряжаясь в театральные костюмы, разыгрывали забавные скетчи по сценариям Мартина Чартериса с песнями и плясками под аккомпанемент прикрученного к полу пианино.

После обеда состоялся прием еще на две сотни гостей, в числе которых был и каноник Джон Эндрю. Он сопровождал Шермана Дугласа, дружившего с королевой с конца 1940-х, когда отец Шермана, Льюис Дуглас, служил послом США в Британии. При виде Эндрю Елизавета II рассмеялась: “Вы так смешно смотрелись, когда стояли там один на углу!” (73) Когда они с Шерманом расцеловались, подошел Филипп с наклейкой “Большого яблока” на лацкане смокинга (наклейки раздавались в ходе рекламной кампании, пропагандирующей Нью-Йорк). “Это что еще такое?” – спросил Джон Эндрю. Герцог снял наклейку и прилепил ее священнику на лоб. “Вот!” – сказал он, и королева снова рассмеялась.

Следующие два дня Елизавета II путешествовала по Восточному побережью – сперва в Монтичелло – усадьбу Томаса Джефферсона – и Вирджинский университет, затем в Ньюпорт на Род-Айленде, где Форды присутствовали на обеде на борту “Британии”. Закончилось путешествие в Бостоне, “осмотром череды памятников событиям 1776 года” (74). Произнося речь в старом здании парламента, королева отметила, что находится в городе, “где все начиналось”. Когда “Британия” выходила из бостонской гавани, держа курс на Галифакс в канадской Новой Шотландии, судовой оркестр играл “Старое доброе время” [21] (“Auld Lang Syne”). “Мне напомнили, как замечательно, когда восстанавливается былая дружба, – поведала позже Елизавета II. – Кто бы мог подумать двести лет назад, что потомок короля Георга III будет принимать участие в подобном праздновании?” (75)

В том же темпе визит на Американский континент продолжался еще две недели в Канаде, где королева открывала Олимпийские игры в Монреале и болела за свою дочь в составе британской конноспортивной команды. Когда во время троеборья лошадь Анны споткнулась о барьер и сбросила седока на землю, Елизавета II в тревоге кусала ногти и пристально всматривалась в трек. Однако Анна, стойкостью не уступающая матери (76), вскарабкалась обратно в седло и продолжила скачку, несмотря на ушибы и легкое сотрясение, стершее эти соревнования у нее из памяти.

Неутомимость ее величества, как обычно, поражала. Несколькими годами ранее в путешествии по Саскачевану Элвин Гамильтон, тогдашний министр Канады по сотрудничеству Северных стран и государственным ресурсам, шепнул личному секретарю королевы: “Мы весь день на ногах, а ее величество, как я вижу, даже по надобности не отлучается”. – “Не беспокойтесь, – ответил личный секретарь. – Ее величество легко выдерживает по восемь часов” (77).

В рождественском обращении 1976 года королева впервые упомянула предстоящий Серебряный юбилей – двадцатипятилетие царствования. “Наступающий год особенно значим для меня, – сказала она. – И самый желанный подарок… прийти к примирению везде, где оно требуется” (80). Правительство Каллагана сперва возражало против празднования Серебряного юбилея из-за тяжелого экономического положения страны, однако Чартерис и его коллеги при дворе утверждали, что торжества, наоборот, поднимут моральный дух и что королева должна объехать не только Британию, но и подвластные ей страны Содружества. Тем не менее Елизавета II особо подчеркнула, что она против “лишних расходов” (81). Пресса отнеслась к событию с предсказуемым скептицизмом – в частности, прореспубликанская “The Guardian” провозгласила в воскресенье 6 февраля, что “юбилейные планы чахнут на корню” (82).