Начало гражданской войны.

Повторилась печальная история лета 1917 года, развала русской армии Керенским и его партийными соратниками. Со всех углов России полезли русские социалисты, главным образом эсеры, и устремились на Волгу к своим «товарищам-чехам»; приплыл в Самару на пароходе «Дед» один из главных разрушителей и предателей России В. Чернов, целый ряд «ответственных» партийных работников и много рядовой мелкоты. Все они были приняты чешским национальным советом, как свои люди, с распростертыми объятиями. Закипела общая работа, зачадила политическая кухня. Совместными усилиями и ловкими вольтами было образовано самарское правительство — комитет членов учредиловки (по сокращенному Комуч).

Опираясь на чешские штыки, центральный комитет партии социалистов-революционеров захватил власть в Волжском районе, чтобы продолжать свой преступный и кровавый опыт насаждения в России социализма.

Понятно, чешские дельцы, политиканы-социалисты из национального комитета, получили за это свою плату; уже с самой Самары они повели сначала осторожные коммерческие дела, затем открытую и беззастенчивую спекуляцию и, наконец, чистый грабеж.

Этот пример вдохновителей и политических вожаков чешского воинства подействовал заразительно на их массы. Их руководящими стимулами скоро стали обогащение и борьба «против русской реакции». На этой почве шел быстро развал чешских полков. Политиканы чешско-русского социалистического блока поспешили удалить с чешской службы, с ответственных постов, всех русских офицеров, заменяя их своими людьми.

Удержание Казани для нас, русских, было крайне важно; поэтому сюда были направлены из-под Симбирска отряды полковника Каппеля, его чудо-богатыри, волжские добровольцы. Каппель обрушился на большевиков с фланга и готов был нанести им сокрушительный удар, но в самую решительную минуту чехи не поддержали его, отказались выполнить боевой приказ, очистили свой участок. Вследствие этого наши части понесли большие потери и, продержавшись несколько дней на оборонительных позициях, должны были отступить. 9 сентября Казань пала и подверглась еще большим ужасам красного террора.

Через два дня большевики заняли Симбирск, затем Сызрань и Самару. Чехи перестали сражаться. Они уходили при первом натиске красных, увозя на подводах и в поездах все, что могли забрать из богатых войсковых складов, — русское казенное добро. Надо иметь в виду, что на Волге оставались тогда еще колоссальные заготовки времени 1916 и 1917 годов для нужд мировой войны.

За чехами тянулись толпы беженцев с Волги, — стариков, женщин, детей; то население, которое несколько недель тому назад забрасывало чехо-словацкие полки цветами и восторженно приветствовало их, как братьев-освободителей, шло теперь пешком, редкие ехали на подводах, потревоженные с насиженных мест, на восток, в неизвестное будущее; оставаться им по домам было нельзя, ибо не только за помощь чехам, но даже за простое сочувствие им большевики истребляли целые семьи.

Можно себе представить, какие чувства были у этой обездоленной и преданной толпы.

Царил неописуемый ужас, и невольно среди многих тысяч беженцев и населения, брошенного на произвол чрезвычаек, возникал вопрос: зачем было все это? Лучше и не было бы чехов совсем, чтобы они и не выступали…

Действительно, это было бы лучше, так как их выступление было преждевременно, оно сорвало тайную работу белогвардейских организаций, творящуюся подпольно тогда на всем пространстве России, сорвало в тот момент, когда дело не было еще налажено и объединено.

На заборах и стенах всех городов и железнодорожных станций еще пестрели разноцветные обращения и прокламации чехов к русскому населению с призывом общей борьбы против большевиков, с громкими обещаниями драться до победного конца.

А вместо этого — сдача всех позиций, отказ от выполнения боевых приказов, предательство по отношению к русским добровольцам.

Не все чехи и словаки были виноваты в этом. В рядах их полков немало состояло еще настоящих солдат, истинных героев. Эти искренно возмущались недостойным поведением своей массы, негодовали, но бессильны были что- либо изменить. Да и не понимали они ясно, где причина этого, кто истинные виновники позора и неудач.

Озлобленная всеми этими неудачами, чешская солдатская масса готова была проклинать всех и вся, не видя, что главные преступники свалившегося несчастья и напрасных жертв сидели в чешском национальном комитете и в Комуче — в лице узких, партийных дельцов-социалистов.

На их ответственности и на их совести лежала вся кровь, пролитая за эти месяцы, и моря слез.

Совершенно ошибочное мнение, что чехо-словацкий корпус выступил в борьбу с большевиками идейно, для освобождения России, для возрождения великой славянской страны, потрясенной до основания бессмысленной, ужасной революцией. Первые их действия, как уже было сказано, диктовались интересами личного спасения от возмездия за их измену тогдашнему отечеству, Австро-Венгерской империи. Нельзя требовать от людей и ожидать больше того, что они могут дать, но недопустимо, с другой стороны, считать героями тех, которые представляли массу, состоявшую из среднего и худшего элемента. Это было сборище вооруженных людей, бывших наших военнопленных, правда, сдавшихся частью добровольно, но опять-таки не из-за идейных причин, как то привыкли считать, а из-за того же мелкого и низкого желания спасти свою драгоценную жизнь, которое доминировало у них и в описываемый период.

Ясно, что из массы военнопленных-шкурников не могли образоваться крепкие воинские части. Когда им грозила опасность быть выданными большевиками графу Мирбаху, германскому посланнику в Москве, они рванули, ведомые своими лучшими и храбрыми; в первых же стычках многих из них, героев, потеряли и, как только встретили опасность, столкнулись с крепкими красными частями, то повернули назад. Отступление чехов с их «военной добычей» легло теперь всей тяжестью на русское многострадальное офицерство и добровольцев; плохо снабженные, полуголодные, недостаточно даже вооруженные, эти истинные герои прикрывали чешские эшелоны, наполненные здоровыми сильными людьми, с изобилием всяких запасов.

Естественно, что чувства русских начали меняться, и, вместо прежних иллюзий восхищения освободителями и братьями, стало нарождаться чувство возмущения и презрения к жадным и трусливым чужакам, нашим же военнопленным.

Собственно говоря, отступлением от Волги и кончилась боевая деятельность чехо-словацкого корпуса. Некоторые время они стояли еще на фронте, правильнее сказать, обозначали свое там место, каждый раз только до первого появления красных сил, затем сматывались и уходили на восток. Все бои и вся арьергардная служба легли своей тяжестью исключительно на русские добровольческие отряды волжан и уфимцев.