Андрей Волос - Возвращение в Панджруд

Джафар, одетый во все белое, если не считать сапог, отличавшихся от муслимовых только тем, что украшены были серебром, а не медью, подпоясанный серебряным поясом, на котором висел длинный кинжал в крепких, окованных серебром ножнах, солидно следовал за своим слугой.

Муслим не робел.

— Сторонись! — то и дело пошумливал он, пробираясь в толпе, сгустившейся возле Кешских ворот. — Дай проехать, говорю! Куда прешь! Убери осла, баран!

Надо сказать, что после того, как великий Исмаил Самани выкурил из Самарканда мятежного наместника Шарафа аль-Мулька, он приказал разрушить все ворота города, дабы никто не смел впредь запираться от его монаршего гнева и расправы. Обитые узорчатой медью створки, распах которых позволял свободно проезжать четверке коней, сняли и увезли в Бухару, а в здешних стенах остались лишь бесформенные проломы — называвшиеся, впрочем, как и прежде, воротами.

Как на грех, именно у Кешских ворот две арбы сцепились колесами и перегородили дорогу. Владелец одной осыпал вола проклятьями, отчаянно таща его. Вол задирал голову и ревел. Второй охаживал своего плеткой. Подоспели два стражника — эти и вовсе молотили палками по чему ни попадя. В конце концов первая арба дернулась и, отчаянно захрустев подломившимся колесом, завалилась набок, окончательно засыпав проезд вязанками колючего хвороста.

— Во! — сказал Муслим, оборачиваясь к хозяину, когда они наконец выбрались из сумятицы и ора. — Ну просто день Воздаяния!

Джафар то и дело невольно озирался, не успевая схватить взглядом те чудесные явления, что по мере погружения в город все плотнее окружали их, беспрестанно меняясь и перетекая одно в другое. То ли после бессонной ночи в караван-сарае, где они стали добычей несметного полчища тамошних блох, то ли и впрямь то, что появлялось перед глазами, было достойно восхищения, но его одолевал беспричинный восторг: хотелось петь, скакать галопом, сорвать с головы шапку и крутить ее над собой.

Узкие улицы, уставленные бесчисленными домами (среди них попадались причудливые — многоярусные, с галереями и башнями), выводили к площадям, гордо державшим в своих ладонях праздничные зеркала голубых прудов, яркие купола мечетей, звонкие трубы кирпичных минаретов. Так долго мечтаемый, Самарканд восставал из небытия, врастал в настоящее, как врастают в сознание города снов и сказок; он возвышался, неудержимо наплывал, слепя своим блеском, шумно торжествуя, владычествуя и решая судьбу.

— Ну и грязища тут у них! — ворчал Муслим, объезжая кучи мусора и нечистот. — Срут где ни попадя! Крыш им не хватает, что ли!

Долго толклись вокруг базара: никто не мог указать, где находится медресе святого Усамы. Наконец какой-то старик, почесав затылок, направил их по одной из улиц в сторону Бухарских ворот, наказав для начала искать мечеть Четырех праведников.

И точно — высокий глиняный забор медресе почти примыкал к стене квартальной мечети.

— Жди здесь, — сказал Джафар, спешиваясь и протягивая Муслиму поводья.

Невысокий портал — пештак — был выложен зелеными глазурованными кирпичами. Короткая купольная галерея вывела в квадратный двор, образованный тремя приземистыми, кривобокими, но все же двухэтажными зданиями. Центральное было, судя по всему, тутошней мечетью. По бокам к нему примыкали помещения, где, как рассказывал Абусадык, в отдельных крошечных кельях-худжрах жили учащиеся. Там же располагались и комнаты для занятий.

Пока Джафар стоял, оглядываясь и размышляя, где именно следует искать муллу Бахани, из дверей слева высыпала группа молодых людей в зеленых чапанах и светло-голубых чалмах. Негромко переговариваясь, они двинулись к галерее. Проходя мимо Джафара, один из них — совсем еще мальчишка, как ему показалось, — замедлил шаг и спросил, окидывая незнакомца взглядом:

— Новенький, что ли?

— Я? — отчего-то растерявшись, переспросил Джафар. — Нет. То есть да. Но... Скажите, уважаемый, где я могу увидеть глубокоуважаемого муллу Бахани?

— Муллу Бахани? — хмыкнул мальчишка. — Зачем он тебе? Барана давно не покупал?

— Какого барана? — не понял Джафар.

— Скоро узнаешь, — рассмеялся юный исследователь наук. И, уж совсем было пустившись догонять приятелей, махнул рукой и сказал: — Да вон идет — жирный!

Джафар обернулся — и точно, из дверей медресе выходил какой-то толстяк. Шагал он тяжело, крепко опираясь на палку и выставляя далеко вперед тугой живот, на котором не сходились полы обширного одеяния.

Честно сказать, со слов Абусадыка Джафар представлял его совершенно иным, но, как говорится, тот казан или другой — лишь бы целым был. Нервно вздохнул, пересиливая нахлынувшую робость, и пошел навстречу.

— Простите великодушно, — сказал он, с поклоном заступая дорогу. — Разрешите спросить вас, учитель, не вы ли — глубокоуважаемый мулла Бахани?

Толстяк остановился. Взгляд был мутным, заплывшие глаза — блеклыми. Зато щеки — яркие, румяные, а нос покрыт сеткой красных прожилок.

— Ну, я, — сказал он, перемежая слова шумным пыхтением. — Чего тебе?

— Если вы, учитель, и есть глубокоуважаемый мулла Бахани, то я должен передать вам привет от вашего друга Абусадыка, — сообщил Джафар, снова кланяясь и прижимая ладони к груди. — Мулла Абусадык справляется о вашем здоровье и просит сообщить, что сам он пока еще скрипит помаленьку.

— Абусадык? — недовольно переспросил мулла, пожимая плечами. — Что еще за чертов Абусадык? И черта ли ему в моем здоровье?

— Мулла Абусадык — ваш старый друг, — растерянно пояснил Джафар. — Вы с ним учились вместе, глубокоуважаемый Бахани. Похлебку из одной миски... мусалас из одной пиалы... помните?

— Мусалас? — подозрительно спросил мулла, а потом сказал как отрезал: — Не знаю никакого Абусадыка! И знать не хочу. Ты-то кто такой?

— Я его ученик. Я приехал учиться в медресе святого Усамы...

Мулла Бахани издал веселое хрюканье.

— Приехал он! Вас таких приезжает — мешками можно насыпать! На что учиться-то?

— В каком смысле — на что? — окончательно смешался Джафар.

— На какие финики? — мулла со значением потер друг о друга пальцы левой руки. — Что ты выпучился? Деньги, говорю, у тебя есть?

— Как же, учитель, конечно! Я знаю, что...

— Ну а коли есть, так иди на базар, — перебил мулла. — Знаешь, где базар?

— Знаю, — снова поспешил Джафар. — То есть... подождите, глубокоуважаемый мулла Бахани! Вы хотите сказать, что я смогу у вас учиться?

— А почему нет, коли деньгами богат? — хмыкнул мулла. — Да ведь учеба — это тебе не хвосты собакам крутить. Учеба — дело серьезное.

Поэтому для начала пойди купи мне баранины... лучше всего задок возьми, — одышливо уточнил он. — Да выбирай пожирнее, а не из тощих. Еще белой индийской пшеницы... моркови и лука. Знаешь, где я живу?