Игорь Масленников - Бейкер-стрит на Петроградской

Как худрук студии, я зачастил в Париж.

Повести были предложены французами, они были подобраны по хронологическому принципу, отражая этапы современной истории России-СССР.

Марк Алданов — «Ключ». Поставил режиссер Павел Чухрай. (Канун революции.)

Всеволод Иванов — «Дитя». Режиссер Виктор Титов. (Гражданская война.)

Владимир Зазубрин — «Щепка». Поставил Александр Рогожкин. Фильм назывался «Чекист». (Красный террор.)

Сергей Залыгин — «На Иртыше». Режиссер Вячеслав Сорокин. (Коллективизация.)

Лидия Чуковская — «Рукопись». Режиссер Александр Муратов. (Дело врачей.)

Александр Вельский — «Зал ожидания». Режиссер Роза Орынбасарова. (Перестройка.)

Первый фильм из этой исторической панорамы, по рассказу Леонида Андреева «Тьма», посвященный российским террористам, ставил я.

С удовольствием вспоминаю общение с замечательными профессионалами — главой студии «Sodaperaga» Ги Селигманном, продюсерами Амбером Бальзаном, Пьером Шевалье, владельцем Седьмого телеканала Жеромом Клеманом, с хлебосольной русской парижанкой Ольгой Суффле и ее мужем Пьером.

Все сценарии мы получили от «La Sept». Их писал по-французски парижский знаток нашей литературы славист Жак Байнак. В обратном переводе с французского на русский эти тексты звучали ужасно. Всем нам, естественно, пришлось заново экранизировать русскую прозу.

Покинем на время моих друзей в Париже и перенесемся в Великобританию, в графство Суррей, в Гилфордский университет, куда я был приглашен в 2002 году славистом профессором Стивеном Хатчингсом для чтения лекций по проблемам экранизации литературных произведений.

Среди славистов — этой сугубо научной публики, съехавшейся со всех концов света, включая Америку, Израиль и Австралию, — я чувствовал себя белой вороной, поскольку был единственным практиком.

И тем не менее я чувствовал себя уютно: подавляющее большинство моих слушателей знали и любили нашего «Холмса».

Я сообщил аудитории, что, имея первоначальное филологическое образование, сделал в кино довольно много экранизаций, но никакого общего подхода к экранизации у меня нет. Если «Пиковую даму» А. С. Пушкина я перенес на телеэкран буквально слово в слово, сохранив текст повести до каждой запятой и каждого французского эпиграфа, то с рассказом Леонида Андреева «Тьма» я попал в западню.

Когда я глянул в книгу, то пришел в ужас. Оказалось, что экранизировать придется рассказ о молоденьком террористе, славном, милом, очаровательном девственнике. Скрываясь от полиции, он попадает в публичный дом к опытной, видавшей виды проститутке. Так у него происходит первая встреча с женщиной.

Эту историю про самого себя поведал в 1907 году на Капри Максиму Горькому и Андрееву эсер Рутенберг — убийца Гапона. История восхитила Андреева, и он взялся за перо.

«…Я хотел передать восторженное состояние героя, — писал Андреев, — готовящегося к террористическому акту».

Блок, читая вслух этот рассказ, рыдал и говорил: «Гениально!»

Большевики, впрочем, вместе с Горьким сожалели об «искажении идеально-человеческих чувств». А сам Рутенберг обиделся на упоминание в рассказе грязных ногтей на немытых ногах.

Между тем Зинаида Гиппиус назвала героя рассказа «обыкновенным андреевским дураком». А Лев Толстой припечатал: «Слабо, психологически неверно, много лишнего…»

Я понимал, что сегодня выражать симпатию к террористам грешно.

Помог Иван Алексеевич Бунин. В одном французском издании я наткнулся на его письмо, в котором он пишет, что террор придумали французы во времена Великой французской революции, а терроризм — дело русских. И что русский террорист — это человек, у которого из груди вынуто сердце и вместо него положена бомба.

Вот тогда у меня возникло решение, диаметрально противоположное нашей трактовке пушкинской «Пиковой».

Я придумал «перевертыш», схему набоковской «Лолиты»: вместо молоденького очаровательного революционера в фильме появляется поношенный, траченный жизнью экстремист.

Однако он оказывается девственником из-за своего революционного фанатизма: недосуг было прислушиваться ни к зову сердца, ни к зову плоти.

Его «учительницу» по части прелестей любви я сделал молоденькой девушкой. Это было типично для русских публичных домов, где девочки начинали с тринадцати лет («Яма» И. Куприна), а наша героиня тянула лет на шестнадцать-семнадцать. По роли она была гораздо глубже, умнее и опытнее бомбиста-революционера.

На эту роль я пригласил молоденькую Ксению Качалину, студентку ВГИКа (мастерская С. Соловьева). А роль террориста-девственника сыграл Олег Янковский. С Олегом до этого мы уже не раз работали, и на предложение сыграть вариант «Лолиты» он сразу откликнулся.

Единственный раз в жизни мне удалось снять весь фильм по порядку, сцена за сценой за четырнадцать дней.

Позже я узнал от актрисы Людмилы Шевель, что в Одессе в это же время она снималась в двух сериях телефильма «Ночь безумных» по тому же рассказу Л. Андреева. Но о самом этом фильме мы так никогда и ничего не слышали.

Проект «Русские повести» был показан по франко-германскому культурному каналу «Арте» и получил хорошие оценки в европейской прессе. Что не могло не радовать наших парижских заказчиков…

…1982 год. Я — худрук творческого объединения по производству телевизионных фильмов на «Ленфильме», снимаю «Пиковую даму»…

Неожиданно обо мне через двенадцать лет после «Лета в Бережках» вспоминает родное ленинградское телевидение, приглашает вести передачу «Для тех, кто любит кино».

Программ было мало. Всякий телеведущий сразу оказывался на виду. Я это поздно понял.

«Дай пройти, дядя! — слышу в трамвае. — Пропусти тех, „кто любит кино“…»

И громкий смех.

Или: «Скажите, на ком женат Боярский?» — Это ко мне на улице подлетела веселая девушка.

Так я стал «публичным лицом». И это было неприятно.

Передачи были ежемесячные, много времени не отнимали, стали популярными.

А осенью 1986 года по завершении последнего, пятого фильма о Шерлоке Холмсе «Двадцатый век начинается», в самый разгар крушения старой кинематографической системы — пленумы, съезды, отставки — мне звонит редактор Центрального телевидения Галя Скоробогатова и зовет вести «Кинопанораму». Это-то после Каплера!..

— Я ленинградец… Это нереально.

— Подстроимся…

Так впервые в моей жизни начались метания между Москвой и Ленинградом, которые продолжаются и по сей день.