Игорь Масленников - Бейкер-стрит на Петроградской

Новые времена… На комиссии по государственным премиям, когда была названа кандидатура А. И. Солженицына, все взоры устремились на восьмидесятилетнего Сергея Михалкова, который сыграл известную роль в судьбе писателя.

«А примет ли?» — вильнул старый хитрец.

Многие каются в своей партийности. Кто-то вступил в КПСС за компанию, кто-то потому, что была такая кампания (я, например), кто-то — чтобы стать худруком творческого объединения (как будто без членства в партии это было невозможно, беспартийными худруками на «Ленфильме» были Г. Козинцев, С. Микаэлян, В. Венгеров, В. Трегубович), кто-то — чтобы «оздоровить обстановку».

Перечитываю деловые календари за эти годы — в глазах рябит от поездок, дел, забот, суеты, встреч, свиданий, проектов, контактов, споров, конфликтов…

Георгий Николаевич Данелия для меня не только образец режиссерского мастерства, но и яркий пример кристально чистой творческой биографии на все времена. О нем замечательно написал Юрий Богомолов: «…вот человек, который умел жить сбоку от советской власти, который время от времени шел с ней на компромиссы, как идет на компромисс прохожий, уступая дорогу грузовику».

Директор национальной библиотеки Конгресса США Дж. Биллингтон, сам славист и знаток русской литературы, сказал недавно, что судьба России зависит не от нефти, газа или лесных богатств, а от культуры. Русская культура определяет судьбу нашей страны.

Но культура наша в опасности. Толпы расхватывают в книжных лавках «Идиота», «В круге первом», «Золотого теленка», «Мастера и Маргариту», «Тихий Дон» только потому, что экранизации — хорошие или плохие — этих романов были показаны по телевидению.

Читающий народ?

Ничего подобного!.. До телевизионного показа эти толпы не подозревали о существовании таких книг.

Культура стала товаром. Среди бесконечных радиостанций в FM-диапазоне, на которых треплются с утра до ночи развязные и болтливые диджеи, есть одна станция вроде бы культурная. Гламурный с придыханием голос объявляет: «Рядиоо — кляссииииик!» После чего в стык, как товарные вагоны, прогоняются Моцарт, Макаревич, Легран, Бабкина, йодль-пение, арабские мотивы… Ни одно произведение не объявляется. Все равны, всё обезличено, мотивчики, заполняющие пустоту.

На вступительных экзаменах во ВГИК перед взором принимающих педагогов предстал вот такой диджей с одной из радиостанций. У него уже было актерское образование, но он захотел стать кинорежиссером.

— Прочтите какие-нибудь любимые стихи, — попросили мы его.

Хорошо поставленным голосом он прочитал отрывок из «Графа Нулина», весьма игривый.

— Вы любите Пушкина?

— Да… Очень! — был ответ.

На столе перед экзаменаторами лежали репродукции с картин русских художников. Ему достался Суриков.

— Кто изображен на этой картине?

— «Меншиков в Березове», — прочитал он подпись под картиной.

— А кто такой Меншиков?

— Судя по всему, боярин, — догадался диджей.

— А где он сидит?

— Вероятно, на даче.

Мои нервы не выдерживают, и я начинаю на него наседать:

— Меньшиков не боярин. Он был вторым человеком в России после императора!

Диджей молчит.

— Какого императора? — кипячусь я. — Вы говорите, что любите Пушкина… Вы читали «Медного всадника»?

— Конечно, — говорит диджей.

— Кто там сидит на лошади?!

Пауза.

— Ну?

— Юрий Долгорукий, что ли?

Эту забавную историю я рассказал недавно в кругу телевизионного начальства. Все долго смеялись, а один из телебоссов после паузы совершенно серьезно и уверенно говорит: «Там генерал Скобелев сидит».

Прошло пять лет… И вот я снова набираю мастерскую во ВГИКе. Заявлений стало больше. Все хотят стать кинорежиссерами. Но из пятисот абитуриентов с трудом удалось набрать двадцать грамотных, смышленых и, может быть, способных ребят.

Дремучая неграмотность, полный отрыв от национальной культуры — как результат развала системы народного образования. Мне не верят, когда я говорю, что за целую неделю собеседований ни один не мог назвать ни одной оперы Чайковского, а Суворов, мол, воевал при Петре Первом. Я уж не говорю про боярыню Морозову.

Зато Толкина знают все!

Помню, в «Красной стреле» со мной в одном купе ехал наш «ЯППИ» — молодой преуспевающий бизнесмен в строгом темном костюме и галстуке от какой-то дорогой фирмы, в начищенных башмаках с крепким рантом.

В таком виде он и лег под одеяло!

Он не был пьян, и я посоветовал ему раздеться.

«В поезде раздеваться?» — по-солдатски изумился этот удачливый простак, дитя нового гламурно-дикого времени.

Они преследуют нас всюду — уродливые, пузатые сплетения невнятных букв в невнятные слова. Эти струпья, эта плесень все шире и активнее захватывает новые и новые территории: заборы, гаражи, дома, ценные породы камня в цоколях зданий, даже беззащитный и непоправимый мрамор памятников.

Граффити! Во всех странах без разбору и грамотности уродуются литеры-буквы латиницы или кириллицы, арабской вязи или иероглифов — не важно, потому что в этом нет смысла. Кроме одного: творческая энергия молодежи зашла в тупик!

Когда протестные надписи плодились на многокилометровых плоскостях Берлинской стены — в этом был смысл. А когда сейчас в катакомбах парижского метро, в полумраке еле-еле освещенных туннелей, на грязных бетонных плоскостях мелькают в окнах вагонов эти самые граффити (как они туда попали?) — это уже тупик.

Если археологи когда-нибудь найдут в этих подземельях настенные каракули, что они прочтут?

Бессвязное мычание нашего времени…

В конце 1993 года генеральный директор телестудии «Петербург — 5 канал» Белла Куркова, узнав, что я закончил работу для французского канала «La Sept», предложила мне вести авторскую программу.

— О чем? — спросил я.

После того, как в этом году прогремел конституционный переворот, Белый дом стоял опаленным, всех пугала денежная реформа, а на телеэкранах — «600 секунд» Невзорова, мистификации Кашпировского, передача «Новый политический год» четы Максимовых, провозгласивших победу Жириновскому, — именно в это время Куркова предлагает мне авторскую программу, зовет снова стать «публичным лицом».

— О чем? — снова спросил я.

— Вернуть людям здравый рассудок, — отвечает Белла.

Так появился «Консерватор» — получасовая передача на Пятом канале, и просуществовала она три года.