Леонид Анцелиович - Неизвестный Сухой. Годы в секретном КБ

Но однажды с нашим самолетом случилась беда — он улетел в тундру. Опытный заводской летчик в предельном для пилота возрасте, всеми уважаемый старожил заводского поселка Дземги, пришел, как всегда утром в медпункт завода для обязательного предполетного контроля. Его приветливо встретила пожилая медсестра, которая хорошо знала всю его семью много лет:

— Как чувствуешь себя, Палыч?

— Нормально.

— А головка не болит? — улыбаясь спросила она, зная, что вчера в их семье отмечали день рождения.

— Нет, ни капельки. Да я и не пил совсем, так, пригубил.

— Ну тогда лады, — заключила добрая женщина и заполнила все необходимое в талоне медицинского контроля.

Метка на экране радиолокатора заводского аэродрома начала показывать, что работающий в зоне Су-7 пошел прямо на север, что никак не вязалось с его заданием. Заводской летчик-испытатель уже заканчивал контрольный облет, и руководитель полетов запросил его. Но тот на связь не вышел. Многократные попытки связаться с летчиком успехом не увенчались. А самолет продолжал лететь на небольшой скорости на север, в необитаемый район.

В это время в воздухе находилась недавно поднявшаяся пара дежурных «мигов». Ее перенацелили на улетавший истребитель, и они догнали его. Пристроившись справа, командир пары начал жестами показывать пилоту Су-7, что надо возвращаться. Но он сидел прямо, смотрел вперед и никак не реагировал даже на предупредительную стрельбу из пушек «мига». Так и летели они на параллельных курсах. Командир «мига» переговаривался с руководителем полетов и узнал, что расчетное время полета Су-7 по запасу топлива заканчивается.

И тут же Су-7 начал терять высоту. «Миги» за ним вниз. Местность была ровной и покрыта искрящимся на солнце пушистым снегом. Командир «мига» доложил, что Су-7 закрылки и шасси не выпустил. Огромное снежное облако на мгновение скрыло приземлившийся сверхзвуковой самолет, но он тут же появился, скользя по снежной целине и оставляя за собой четкий след. Покружив над застывшим на снегу истребителем, передав его координаты и убедившись, что летчик не открыл фонарь кабины, «миги» пошли домой.

К месту аварии послали вертолете работниками ЛИСа завода. Он сел рядом с лежащим на снегу самолетом. Когда механик поднялся по приставленной стремянке к кабине, то через чуть запотевшее стекло сдвижной части фонаря увидел прямо сидящего и смотревшего вперед пилота. Открыли фонарь — летчик был холодный. По заключению врачей, смерть наступила в полете от острой сердечной недостаточности. А аварийный самолет оказался совершенно целым. Потом его разобрали и по частям перевезли на завод. Снова собрали, но продавать военным не стали, опасаясь скрытых повреждений силовых деталей конструкции. Самолет использовали на заводе для наземных ресурсных испытаний.

Удивительная способность истребителя Су-7 самостоятельно садиться подтвердилась через два года. Во время стрельбы из пушек на полигоне в калмыцких степях за городом Ахтубинск у Су-7 остановился двигатель. Повторные запуски не сработали, и летчик катапультировался, когда самолет находился в горизонтальном положении на скорости 600 км/ч. После катапультирования летчика самолет продолжал устойчиво плавно снижаться с уменьшением скорости и благополучно приземлился на фюзеляж на мягкое травяное покрытие ровной степи.

Его подняли на надувных подушках, выпустили шасси и поставили на свои колеса.

Тщательная проверка работоспособности всех систем и запуск двигателя повреждений не выявили. Обследование покрытия степи показало, что взлет самолета с грунта возможен. Катапультировавшийся летчик вызвался взлететь и перегнать машину на аэродром во Владимировке. Ему разрешили, и он блестяще справился с этой задачей, оформив дополнительное испытание самолета Су-7 по взлету с грунта после вынужденной посадки. Но машину эту все же списали и использовали как экспонат в учебном классе.

Жизнь на дальневосточном авиационном заводе текла своим размеренным чередом. Завод по-прежнему притягивал к себе лучшие умы всего Дальнего Востока России. Ведь ближайшие авиационные заводы были только на юге Байкала, в Иркутске и Улан-Удэ. Где могли молодые парни и девушки из дальних деревень, поселков и городков дальневосточной земли получить навыки квалифицированной работы? В центре огромного таежного края они находили город, где выплавляли очень дорогие сорта сталей, строили истребители и атомные подводные лодки и где учили, предоставляли общежитие и хорошо платили.

Структура завода отражала уровень авиационного производства в России и опыт освоения дозвукового и сравнительно простого МиГ-17. Серийное конструкторское бюро располагалось в просторных залах на втором этаже пристройки сборочного цеха. Начальники бригад и ведущие конструкторы работали здесь многие годы и, как все конструкторы и технологи, были обременены домашним хозяйством, огородом и множеством забот по добыванию продуктов питания для семьи. К работе относились очень почтительно. Все делали тщательно и аккуратно.

Каждое утро меня ждала стопка калек чертежей и другой технической документации. Требовалась моя подпись как представителя ОКБ для запуска в производство. Как всегда, Листки отклонения от чертежа — результат допущенного брака. Обычно со всеми бумажными делами я управлялся до обеда. А после сытного обеда в директорской столовой, куда приглашались все представители Москвы, я шел по цехам и смотрел процесс производства.

Директорская столовая поразила меня своим шиком. В просторной комнате несколько столиков. У стены большой домашний буфет-сервант, заставленный бутылками пива, вина, водки и коньяков. Людей мало — каждый приходит в отведенное ему время. Начальники цехов обедали пораньше, начальники служб завода — после них. Часа в два дня была очередь заместителей директора и гостей завода, куда причислили и нас. Напитки, в том числе и крепкие, можно было заказать в любом количестве из тех, что стояли в буфете. Но потом наш представитель бригады кабины и средств спасения Леонид Логвинов предложил нам попробовать пообедать в летной столовой. Там обстановка была обычной, но качество продуктов гораздо выше. Теперь мы ходили обедать в летную столовую.

Жили мы в поселке Дземги около завода в двухэтажном деревянном доме, один из подъездов которого был отведен под заводскую гостиницу. Небольшие комнаты на две-три железные кровати. Туалеты, умывальники и душевые кабины в конце коридора. Зато на завод ходили пешком. Скромность быта нас не смущала. Ведь нам суточные платили с северной надбавкой. А это было 5 рублей 60 копеек вместо 2 руб 60 коп. в Новосибирске. И за место в заводской гостинице взимали 1 рубль 20 копеек с полной оплатой потом в Москве по предъявленным квитанциям.