Евгений Мартынов. Яблони в цвету

Нечаянно наткнувшись на такую «любовь», известный человек не рискнет еще раз обращаться к незнакомым людям за содействием, а предпочтет «проверенный вариант», даже если при этом придется, например, из одного конца Москвы ехать в другой. Эксцессы, подобные вышеописанному, приключались и с Мартыновым. Так, однажды вечером брату нужно было срочно купить бутылку шампанского: после записи на радио выяснилось, что у редактора день рождения, но по служебным обязанностям ему предстояло пробыть на работе допоздна. В славные времена развитого социализма, как мы знаем, с прилавков магазинов периодически что-то куда-то пропадало. Тогда пропали алкогольные напитки. Велев редактору подождать 15 минут, Женя на такси заглянул в один магазин, другой, третий... Ничего подходящего в нужном плане там не наличествовало. Подъехали к «Софии»: как нарочно, санитарный день! Тронулись дальше, к центру. Тут в глаза бросилась вывеска ресторана, директор которого неделю назад, при случайном знакомстве, любезно зазывал брата к себе на чай, вручив при этом свою визитку. Вот хорошо, визитка на месте — лежит в записной книжке с тех пор, как ее туда положили! Женя решительно подошел к входу в ресторан и постучался в запертую стеклянную дверь. Человек десять, стоявших у двери в тоскливом ожидании свободного столика, дружно глянули исподлобья, не скрывая своего неудовольствия от появления шустрого конкурента на желанное место. Однако швейцар, с той стороны, сразу узнал Женино, не раз виденное на телеэкране лицо и тут же, как часовой, отворил дверь, впуская артиста и властным голосом оповещая всех остальных: «Столик заказан!» Артист, однако, тут же предупредил, что забежал на минутку, и спросил, где у них сидит директор. Фамилия директора была простая — Иванов, потому я ее и запомнил. Но теперь в кабинете директора искомого Иванова не оказалось. А гордо восседавшая в директорском кресле орлиноносая, пепельно-крашеная блондинка серьезно заявила:

— Иванов здесь больше не работает. Так что можете выбросить его визитку в мусорную урну. А в чем, собственно говоря, дело?

Женя, как всегда приветливо и просто, объяснил причину своего визита: ведь кроме бутылки шампанского ему от орлиноносой ничего не нужно было.

Ответная реакция была столь неожиданной, что ошеломила брата, без преувеличения, на несколько дней:

— Здесь вам не винный погреб и не забегаловка! Кто вас сюда пустил?!. Ну-ка, выйдите сейчас же отсюда! Как вы посмели войти без очереди?!. Иванов им свои визитки пораздавал! Он с артистами на короткой ноге! Ваш Иванов уже допелся и доплясался! Освободите ресторан!..

Изумленный брат пробовал что-то вставить в шквалом обрушившуюся гневную тираду. Но было бесполезно: пепельно-крашеная демонстративно подняла «хай» и решила самолично сопроводить артиста к выходу, норовя выпроводить его почти что за руку. Первая, естественная, мужская реакция на женский крик — ретироваться, отступить (что Женя инстинктивно сделал). Вторая, следующая реакция, на крик несмолкающий и дурной, — рукоприкладство (прости, господи!). Может быть, орлиноносая хотела таким своеобразным, крикливым образом сразу утвердиться на новом месте, может, она Иванова очень не любила (как выяснилось потом, сама она имела фамилию Михайловская — тоже, кстати, простую), но ее неврастеничное хамство перешло границу мужского терпения. У выхода из ресторана брат, оправившись от дебютного нокдауна, применил наконец «ограниченную» мужскую силу и тут же выдал Михайловской такого «смачного» мата, что та, открыв рот, замерла!.. Однако через несколько секунд ее крик снова долетел до окна отъезжающего Жениного такси. Она что-то истерично орала про жалобы куда следует, про песни, про Союз композиторов, про Иванова и забегаловку, про очередь и совесть... За шампанским пришлось отправиться с непоправимо дурным настроением на край Москвы — в свою, «проверенную» точку.

А на следующий день брат обзванивал знакомых милиционеров, прося у них на полчаса... автомат. Иначе, объяснял он, Михайловская не одного Иванова со свету сживет — всем Ивановым будет «крышка».

— Нет, если я ее не пристрелю, давление мое не нормализуется, — вещал брат друзьям по телефону. — И с ними надо только автоматом или, еще лучше, пулеметом! Как чапаевская Анка делала.

— Женя, выбрось из головы эту дуру, — успокаивал оскорбленного артиста Жора Лебедянский, капитан ОБХСС*. - Я на своей должности столько крика и рыданий слышал от подобных Михайловских! Подожди, пусть она поработает пару месяцев. Мы ей потом такую ревизию устроим, что ни автомат, ни пулемет не понадобится! Она у меня будет, стоя на коленях, твои песни горланить!.. А ты говоришь: автомат.

Автомат с пулеметом — это, конечно, «черный юмор». Но орлиноносая и пепельно-крашеная Михайловская действительно выбила брата из колеи на неделю (это уж точно), а может даже — и на две. Для творческих нервов подобные перипетии безболезненно не проходят. Так же как небезболезненно прошел для брата и другой случай, похожий на предыдущий. Во время телевизионных съемок в концертной студии «Останкино» к нему подошла женщина средних лет и представилась главным музыкальным редактором радиокомитета не то Марийской, не то Мордовской АССР (да простят Евгения Мартынова и меня вместе с ним граждане этих республик за нашу забывчивость и неразборчивость).

* ОБХСС — Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности (молодой читатель, возможно, расшифровки этой аббревиатуры не знает).

Выразив свое восхищение Жениным творчеством, редактор попросила брата, если будет возможность, выслать ей записи его новых песен, так как в их фонотеку из Москвы песен Мартынова почему-то не присылают. Свой адрес и телефон она написала на пригласительном билете в концертную студию. Женя обещал помочь ей в этом вопросе, но билет с записанными координатами, к сожалению, потерял где-то за кулисами в процессе переодеваний и общений с коллегами, редакторами и поклонниками. Запомнив искреннюю просьбу красивой женщины и данное ей обещание, брат тем не менее не мог точно вспомнить ее нерусского имени и, главное, названия республики, в которую предстояло послать фонограммы: Марийская или Мордовская — какая-то из них. Не долго думая, Женя узнал через Госкомитет по телерадиовещанию СССР адреса радиокомитетов этих двух республик и послал по большой магнитофонной бобине с записями своих песен в оба адреса, снабдив бандероли коротенькими записками-комментариями. Через две недели от одного адресата пришла обратная бандероль с Жениной бобиной и коротким письмом, написанным в таком возмущенном тоне, словно сочинял его знаменитый государственный обвинитель А. Я. Вышинский и адресовал злостному врагу Советской власти.