Array Array - Прошлое с нами (Книга вторая)

Варавин относился к числу людей, которым присуща творческая организующая воля. Там, где случается, эти люди готовы делать всякую работу, лишь бы она шла на пользу. Если бы перед мостом огневые взводы замешкались, Варавин стал бы сам растаскивать бревна. Не думаю, чтобы очереди «юнкерсов» могли удержать орудийного номера, если, конечно, он не потерял от страха совесть, когда тот, кому он повиновался, делает его работу.

Воин-рядовой — один из многих в ряду. Все хороши, и он хорош, даже если не отличается как личность безупречностью поведения. В общей массе сплошь и рядом минус принимается как неопределенный плюс. Чтобы установить индивидуальные особенности орудийного номера, необходимо присматриваться в течение недели и месяца.

Достоинство командира обнаруживается весьма скоро, после первого огневого налета. Не важно, где и как это происходит. Важно то, что командир всегда на виду, в центре событий. Телефонист непременно найдет минуту, чтобы поделиться со всеми, с кем есть связь, сведениями о человеке, которому вверена судьба подразделения, а значит, и его собственная судьба.

Варавин пришел на службу из трудовой среды. После полковой школы окончил курсы младших лейтенантов. Был командиром орудия, командиром огневого взвода, взвода управления. Знаний, приобретенных в течение многих лет, оказалось достаточно, чтобы добросовестно нести службу командира батареи. Варавин был на хорошем счету у старших начальников и пользовался влиянием среди личного состава батареи.

Разведчики, топографы, телефонисты, орудийные номера хорошо знают командира батареи. Варавин переносил разрывы снарядов с некоторым напряжением, но никто не ставил ему в укор этого, он старался держаться ровно и не поступался своими командирскими обязанностями.

Неизменная требовательность, строгость и взыскательность, однако, никогда не заслоняли в натуре Варавина доброжелательного отношения к младшему и снисходительность к поступкам, причины которых крылись в ограниченности или недостаточном знании службы.

Устав вверил командиру огромную власть. Он решает, кому из подчиненных адресована команда, он распоряжается жизнью и смертью личного состава вверенного ему подразделения. Но ожидать повиновения вправе лишь тот, кто наделен силой духа и готов действовать не колеблясь, во всякой обстановке.

У командира не существует никаких иных способов. Этот — единственный. Управлять батареей с помощью речей, подслащенных лестью и заискиванием, так же как высокомерием, — пагубная иллюзия. Слова тревожат слух и воздействуют на совесть только в исключительных случаях, когда подкреплены практическими шагами и не противоречат действительности. Поэтому командир взывает к совести подчиненных собственным примером, и они следуют за ним.

Но обязанности командира не ограничены рамками индивидуального поведения. В строю подразделения много людей. Сколько лиц — столько характеров. И специальности: орудийные номера, разведчики, топографы, связисты и т. д. Командир призван стимулировать усилия личного состава подразделения и направить к одной общей цели. В этом заключается суть его воинского достоинства.

* * *

В училище все должностные лица — преподаватели, командиры взводов, младшие командиры — постоянно твердили курсанту о бремени службы и будущих обязанностей. Занятия, распорядок дня, весь уклад жизни способствовали развитию физических и волевых задатков личности курсанта. Он становился участником общего процесса созидания воинского порядка. Слово устава на глазах обретало материальную сущность. В классе, на полевых учениях, в манеже курсант чувствовал себя чуждым элементом, если своим внешним видом или поведением не соблюдал уставных стандартов.

Но даже в высокоорганизованной среде тогдашних училищ не было единодушия в отношении к службе. Курсантское мнение делило начальствующий состав на лиц требовательных и «добряков», энтузиастов и равнодушных.

Так называемые «добряки» предпочитали видеть улыбчивые лица курсантов и не обременяли свою мысль их будущим. Портить настроение по пустякам? Я — начальник, он — курсант. Приятно, когда поблажки, даже малые (это мне ничего не стоит), вызывают у окружающих признательность. Педанты, черствые формалисты не чувствуют умиления и много теряют. Мелкие нарушения дисциплины? Пусть исправят те, кто построже. Зачем спешить? Все равно курсант всего не постигнет. Молод. Время есть по окончании училища. Жизнь научит. Много знать — быстро состаришься. Требовать дисциплину, раздражаться? Лучше жить в ладу с подчиненными. На проверке не подведут.

Доброта «добряка» лживая. Он поступается интересами службы, т. е. общими, не своими индивидуальными, но капитал приобретает на свой сугубо личный счет. Склонность смотреть на обязанности командира сквозь пальцы, мириться со слабостями, простительными с точки зрения обычной житейской психологии, наносила непоправимый ущерб личности воина. Непреложный закон дисциплины представлялся эластичным и необязательным. С помощью «добряков» воин вредил себе, ибо он делался слабее в собственных глазах, чем есть на самом деле.

В подразделениях 1-го дивизиона Сумского артиллерийского училища я не припоминаю ни одного добряка. Командиры взводов лейтенанты Шаренко, Белянкин, Патаман, Свипухин, Варава, Пивовар, Сабельников, Тригер — все до единого конники, спортсмены, добросовестные, всей душой преданные службе. В те времена воинский порядок рассматривался всеми без исключения как детище общее. И все заботились о нем. Небрежность во внешности и поведении курсанта вызывала незамедлительную реакцию со стороны первого встречного, кто бы он ни был: командир, преподаватель, политработник либо просто курсант старшего курса. Виновный тут же немедленно устранял изъян и затем являлся к непосредственному начальнику с докладом, и тот принимал соответствующие меры.

В 3-й батарее был лейтенант Сабельников — щеголь, красавец и служака взыскательный в высшей степени. Курсант, если был небрежно одет, всегда мог получить замечание. Сабельникова любили, но и побаивались. На железнодорожном переезде за швейной фабрикой стоял ведомственный знак «Берегись поезда» и стандартными буквами было дописано: «И лейтенанта Сабельникова». Предостережение, так сказать, местного характера.

В числе преподавателей водились вроде бы добряки. Социально-экономические и политические дисциплины читал старший батальонный комиссар Гантман. Нужно отметить, что личность преподавателя всегда занимала курсантов больше, чем общественные формации и восстания рабов Рима, хотя старший батальонный комиссар излагал тему интересно и живо.