Ван Гог. Письма

больше, чем Гоген и Бернар, но когда я гляжу на их вещи, мне это безразлично: они работали в

слитком большой нищете, чтобы с этим считаться.

Вот увидишь, у меня есть кое-что получше, кое-что более пригодное для продажи, чем

то, что я тебе послал, и я чувствую, что сумею продолжать в том же духе. Я даже в этом уверен,

ибо знаю: кое-кому будут приятны такие поэтические сюжеты, как «Звездное небо»,

«Виноградные лозы», «Борозды», «Сад поэта».

Итак, я полагаю, что твой и мой долг – добиться относительного богатства: водь нам

предстоит поддерживать очень больших художников. Теперь, когда заодно с тобой будет Гоген,

ты станешь счастлив так же или, во всяком случае, в том же роде, что Сансье. А Гоген рано или

поздно приедет – в это я твердо верю. Время же терпит. Что бы там ни было, он, несомненно,

полюбит наш дом, привыкнет считать его своей мастерской и согласится ее возглавить.

Подождем с полгода и посмотрим, что получится.

Бернар мне прислал еще штук десять рисунков и довольно лихие стишки. Все это,

вместе взятое, озаглавлено: «В бордели».

Ты скоро увидишь все, что мне прислано: я полюбуюсь на портреты еще некоторое

время, а потом переправлю их тебе.

С нетерпением жду твоего письма: я заказал рамки и подрамники и поэтому нахожусь в

затруднительных обстоятельствах.

Рад тому, что ты рассказываешь насчет Фрере, но смею думать, что еще сделаю вещи,

которые больше понравятся как тебе, так и ему.

Вчера писал закат.

У Гогена на портрете вид больной и затравленный! Ну да ладно, так долго не продлится.

Любопытно будет сравнить этот автопортрет с тем, который он напишет через полгода,

Как-нибудь ты увидишь и мой автопортрет: я посылаю его Гогену, а тот, надеюсь, его

сохранит.

Он выдержан в пепельных тонах, фон – светлый веронез (без желтого). Одет я в

коричневую куртку с голубыми отворотами, ширина которых, равно как и коричневый цвет,

доведенный мною до пурпура, преувеличены.

Голова моделирована крупными светлыми мазками на светлом, почти без теней фоне.

Только глаза я посадил по-японски – чуть косо.

546 note 64 Note64 Октябрь

На этот раз мне пришлось круто – деньги кончились в четверг, а сегодня уже

понедельник. Это чертовски долго.

4 дня я прожил в основном на 23 чашках кофе с хлебом, да и те выпросил в кредит. Вина

здесь не твоя, а моя, если речь вообще может идти о вине: мне не терпелось обрамить свои

картины, и я заказал рамок больше, чем позволял мой бюджет, – мне ведь пришлось еще

уплатить за аренду дома и прислуге. А сегодня предстоят новые расходы – мне надо прикупить

холст, который я загрунтую сам…

Пишу второпях – занят портретом.

Я хочу сказать, что пишу для себя портрет мамы. Мне так нестерпимо видеть ее

бесцветную фотографию, что я по памяти пробую сделать ее портрет в гармоничных красках.

547

Прилагаю вчерашнее письмо, которое отправляю без всяких исправлений. Из него ты

поймешь, что я думаю об автопортрете Гогена. Он слишком темен, слишком невесел. Не хочу

этим сказать, что Гоген не нравится мне таким, но он должен измениться, и он приедет.

Конечно, они там, в Бретани, тратят меньше денег, чем я, но нам лучше бы жить здесь

втроем, даже если это будет стоить чуточку дороже.

Снова повторяю, нельзя работать прусской синей, когда рисуешь тело, иначе оно

перестает быть плотью, а становится деревом. Самое лучшее для Гогена – как можно скорее

перебраться ко мне. Смею, однако, надеяться, что другие его бретонские работы удачнее по

колориту, чем присланный мне портрет: он ведь сделан наспех.

548

Будем осторожны и не станем забывать, что мы должны вернуть себе деньги,

истраченные в течение нескольких непроизводительных лет не только на нас самих, но, прежде

всего, ради процветания мастерской.

Сохраняя спокойствие, мы справимся с такой задачей, тем более что это наше право: мы

его выстрадали…

Работаю над портретом матери: черно-белая фотография раздражает меня.

Ах, какие портреты с натуры можно было бы делать с помощью фотографии и

живописи! Я не оставляю надежды, что мы еще увидим настоящую революцию в области

портрета.

Я написал домой, чтобы мне прислали также карточку отца – по ней я сделаю его

портрет: не хочу держать у себя фотографий. Портрет мамы (полотно размером в 8) будет

исполнен на зеленом фоне, платье – кармин. Не знаю, велико ли будет сходство с оригиналом,

но мне хочется, чтобы полотно создавало впечатление белокурости. Как-нибудь ты его

увидишь, и если захочешь, я сделаю для тебя копию. Работаю опять густыми мазками.

549

Письмо от Гогена. Он осыпает меня незаслуженными комплиментами и добавляет, что

приедет только к концу месяца.

Он болен и побаивается переезжать. Что поделаешь! Но неужели все-таки поездка сюда

такая уж изнурительная штука? Ведь ее проделывают даже легочники в последнем градусе

чахотки. Впрочем, когда бы он ни приехал, добро пожаловать. Не приедет вовсе – что ж, его

дело. Но ведь он же понимает, во всяком случае, не может не понимать, что приезд сюда пойдет

ему только на пользу!..

Посылаю тебе копию моего ответа * на его чересчур хвалебное письмо. Раз уж он не

может приехать немедленно, я воспользуюсь случаем и приведу здесь все в порядок, чтобы в

любой момент быть готовым к его приезду. Написал новое полотно размером в 30 и начну еще

одно вечером, когда зажгут газ.

550

Не знаю, читал ли ты у Гонкуров «Братья Земганно», книгу, которая, вероятно, в какой-

то мере воспроизводит биографию авторов. Если читал, то поймешь, как несказанно я боюсь,

чтобы ты не надорвался, добывая для нас деньги.

За исключением этой постоянно гнетущей меня тревоги, все обстоит хорошо: работаю я

лучше, чем раньше, здоровье мое тоже лучше, чем в Париже.

Все больше убеждаюсь, что, когда ты хорошо питаешься, когда у тебя есть мастерская,

хватает красок и т. д., работается гораздо легче.

Но разве для меня так уж важно, подвигается моя работа или не подвигается? Нет,

тысячу раз нет. Я хотел бы втолковать тебе, наконец, что, снабжая деньгами художников, ты

сам выполняешь работу художника и что единственное мое желание – делать мои полотна так

хорошо, чтобы ты был удовлетворен своей работой…

Знай, если ты чувствуешь себя плохо, если ты слишком изнуряешь себя или у тебя

слишком много огорчений, работа неизбежно замедляется. Когда же ты чувствуешь себя

хорошо, дело идет как бы само собой. У того, кто ест вдоволь, гораздо больше новых и ценных

мыслей, чем у того, кто сидит впроголодь.

Если я зашел слишком далеко, крикни мне: «Стой!» Если же нет, тем лучше – мне ведь