Ван Гог. Письма

пор: «Давида», «Лазаря», «Самаритянку» и большой офорт «Раненый», а также «Слепца» и еще

один – маленького, неизвестного мне раньше «Ювелира». Последний так таинствен, что я

испытываю перед ним страх и не решаюсь вдуматься в то, что он собой представляет.

Что касается «Лазаря», то сегодня на рассвете я долго рассматривал его, размышляя над

тем, что о нем говорит Шарль Блан, и даже о том, чего он не говорит. Как жаль, что здешние

обитатели так любопытны, назойливы и невежественны в живописи! Из-за них я не могу

спокойно заниматься своим ремеслом.

Остается констатировать одно – мы с тобой, как, впрочем, многие другие, сделали

усилие, которое не было понято и в силу обстоятельств оказалось бесплодным.

Если ты когда-нибудь попадешь в Монпелье, ты убедишься в верности моих слов.

Итак, ты предлагаешь мне поскорее вернуться на север. Я согласен.

У меня была слишком трудная жизнь, чтоб я подох пли утратил работоспособность.

Гоген и Гийомен хотят выменять мой пейзаж с Малыми Альпами. Он существует в двух

экземплярах, хотя второй, по-моему, отличается более волевым характером и большей

выразительностью. Возможно, я попробую копировать Рембрандта. Мне в особенности хочется

сделать «Молящегося мужчину» в гамме от светло-желтого до фиолетового.

Прилагаю письмо Гогена. Насчет обмена решай сам. У себя оставь то, что тебе нравится;

убежден, что наши с тобой вкусы все больше сходятся. Ах, чего бы я только ни сделал, если б

не эта проклятая болезнь! Сколько сюжетов, подсказанных мне местностью, я разработал бы,

будь я изолирован от тех, кто окружает меня! Но что поделаешь! Моему пребыванию на юге

пришел конец. Единственное, что меня поддерживает, – это горячее, очень горячее желание

повидаться с тобой, твоей женой и малышом, а также со всеми друзьями, которые вспомнили

обо мне в дни моего несчастья и о которых я, со своей стороны, также не перестаю думать…

Если ты не возражаешь, укажи мне день, когда сможешь встретить меня в Париже, и

я договорюсь, чтобы меня кто-нибудь немного проводил – скажем, до Тараскона или Лиона.

Ты же сам, или кто-нибудь вместо тебя, встретишь меня на вокзале в Париже. Словом,

поступи, как найдешь нужным…

Как только я ненадолго вышел в парк, ко мне вернулись вся ясность мысли и стремление

работать. У меня больше идей, чем я когда-либо смогу высказать, но это не удручает меня.

Мазки ложатся почти механически. Я воспринимаю это как знак того, что я вновь обрету

уверенность, как только попаду на север и избавлюсь от своего нынешнего окружения и

обстоятельств, которых я не понимаю и даже не желаю понимать.

631 note 107 Note107 Май

Отвечаю кратко и касаясь по возможности только практических вопросов. Прежде всего,

категорически возражаю против того, на чем настаиваешь ты, – меня вовсе не надо

сопровождать до самого Парижа. Как только я сяду в поезд, никакого риска больше не будет.

Во-первых, я не буйный; во-вторых, если даже предположить, что начнется новый приступ, то

ведь в вагоне будут и другие пассажиры, а кроме того, на любой станции знают, что делать в

таких случаях.

Твои опасения на этот счет так удручают меня, что я прихожу в совершенное отчаяние.

То же самое я сказал и г-ну Пейрону, заметив ему, что приступы, вроде того, который

только что кончился, неизменно сопровождаются у меня тремя-четырьмя месяцами полного

спокойствия. Вот я и хочу воспользоваться таким периодом, чтобы переменить место

жительства, а переменить его я намерен в любом случае. Теперь мое решение уехать отсюда

неколебимо…

Считаю необходимым посетить этого сельского врача 1 как можно скорее. Поэтому мой

багаж мы оставим на вокзале, я пробуду у тебя всего 2-3 дня, после чего отправлюсь в эту

деревню, где для начала остановлюсь в гостинице. Мне кажется, тебе следует в ближайшие же

дни, не откладывая, написать нашему будущему другу (я имею в виду упомянутого выше врача)

примерно следующее: «Горячо желая познакомиться и посоветоваться с вами до того, как

надолго перебраться в Париж, мой брат надеется, что вы одобрите его намерение провести

несколько недель в вашей деревне, где он займется этюдами. Он убежден, что вы с ним придете

к единому мнению, и полагает, что возвращение на север облегчит его состояние, в то время как

дальнейшее пребывание на юге угрожало бы ему обострением болезни».

1 Доктора Гаше в Овере.

Словом, напиши ему в этом роде, а затем, через день или два после моего приезда в

Париж, мы дадим ему телеграмму, и он, возможно, встретит меня на своей станции.

Здешняя атмосфера начинает невыразимо тяготить меня. Что ж, я терпел больше года,

теперь мне необходим воздух: я чувствую себя раздавленным скукой и печалью…

Я имею право менять лечебницу по своему усмотрению – ведь это же не значит

требовать возвращения мне полной свободы.

Я старался быть терпеливым и до сих пор никому не причинил вреда. Справедливо ли,

чтобы меня сопровождали, как опасного зверя? Благодарю покорно, я отказываюсь. Если со

мной случится припадок, то на любой железнодорожной станции знают, что в таких случаях

надо делать, и я подчинюсь…

К тому же есть основания предполагать, что переезд действительно пойдет мне на

пользу. Работа подвигается успешно. Я дважды написал молодую траву в парке. Одно из

полотен сделано исключительно просто. Вот его беглый набросок.

Фиолетово-розовый ствол сосны, а вокруг травы вперемешку с белыми цветами и

одуванчиками; на заднем плане, в верхней части картины, – маленький розовый куст и стволы

других деревьев. Убежден, что в Овере, где мне можно будет выходить, работа целиком

поглотит меня и я стану безразличен ко всему, кроме нее, а значит, приду в хорошее

настроение.

632 note 108 Note108 Май

Повторяю еще раз, что самочувствие у меня хорошее, хотя последний долгий приступ

изрядно меня вымотал; смею также думать, что предполагаемый переезд еще больше освежит

мне голову…

Надеюсь, что в любом случае мы скоро увидимся.

Присланные тобой офорты очень красивы. Здесь я нацарапал набросок со сделанной

мною маслом композиции с тремя фигурами, которые видны на заднем плане офорта «Лазарь»:

мертвец и обе его сестры. Пещера и труп – бело-желто-фиолетовые. У женщины,

приподнимающей покров с лица воскресшего, зеленое платье и оранжевые волосы; у второй –

черная шевелюра и полосатое – зеленое с розовым – одеяние. Позади них сельский ландшафт:

голубые холмы, желтое восходящее солнце.

Комбинация цветов сама по себе выражает то же, что светотень на офорте.