Ван Гог. Письма

Теперь, когда у меня собственная мастерская, я перестану производить неблагоприятное

впечатление на людей, которые до сего времени подозревали меня в том, что я дилетант, лентяй

и бездельник.

169 note 6 Note6 7 января 1882

Моя мастерская приходит в порядок. Мне бы хотелось, чтобы ты как-нибудь побывал в

ней. Я развесил на стенах все свои этюды; пришли, пожалуйста, мне обратно те, что находятся у

тебя: они могут мне понадобиться. Вероятно, они не годятся для продажи, и я первый вижу их

недостатки, но в них есть что-то от натуры, потому что сделаны они были c подлинным

увлечением.

Как ты знаешь, сейчас я бьюсь над акварелями; если они начнут получаться, их можно

будет продавать.

Поверь, Тео, когда я первый раз явился к Мауве с моими рисунками пером и он сказал:

«Попробуйте теперь работать углем и мелом, кистью и растушевкой», у меня возникло

чертовски много трудностей с этими новыми материалами. Терпения у меня хватало, но порой,

казалось, не помогало даже оно, и тогда меня охватывало такое нетерпение, что я топтал свой

уголь ногами и совершенно падал духом.

Все же через некоторое время я уже послал тебе несколько рисунков, сделанных мелом,

углем и кистью, и отнес Мауве целую кучу таких рисунков; он, разумеется, так же как ты,

сделал мне много замечаний – и совершенно справедливых, но тем не менее я продвинулся на

шаг вперед.

Сейчас я переживаю сходный период борьбы и упадка духа, терпения и нетерпеливости,

надежд и отчаяния. Но я не имею права отступать и через некоторое время лучше овладею

акварелью. Будь это легко, это было бы не так интересно. То же самое – с живописью…

У меня есть с дюжину фигур землекопов и людей, работающих на картофельном поле; я

все думаю, нельзя ли из них что-нибудь сделать; у тебя тоже находится еще несколько штук –

например, человек, насыпающий картофель в мешок. Не знаю еще – как, но рано или поздно я

из этого все же что-нибудь сделаю; летом я внимательно наблюдал за окружающим и здесь, в

дюнах, мог бы написать хороший этюд земли и неба, а потом смело вставить в него фигуры.

Тем не менее я до сих пор не придаю большого значения этим этюдам, так как,

разумеется, надеюсь научиться делать их совершенно иначе и лучше; впрочем, брабантские

типы очень характерны, я – почем знать? – не извлеку ли я еще из них пользу. Если ты

хочешь оставить себе некоторые из них, буду очень рад; но те, что тебе не нужны, я хотел бы

получить обратно: изучая новые модели, я обращу внимание на ошибки в пропорциях, которые

сделал в летних этюдах; таким образом, они, возможно, еще принесут мне пользу.

170

Рисование все больше становится моей страстью, и страсть эта похожа на ту, какую

моряки испытывают к морю.

Мауве показал мне новый путь, на котором можно кое-что сделать, – я имею в виду

работу акварелью. Сейчас я совершенно поглощен ею: сижу, мажу, смываю намазанное, короче,

надрываюсь и ищу…

Я одновременно начал несколько маленьких акварелей и одну большую, по меньшей

мере почти такой же величины, как те этюды фигур, что я делал в Эттене. Само собой

разумеется, дело идет не быстро и не гладко.

Мауве сказал, что я испорчу по крайней мере десяток рисунков, прежде чем научусь

хоть немного управляться с кистью. Но за всем этим открывается лучшее будущее; поэтому я

работаю со всем хладнокровием, на какое способен, и не отчаиваюсь, несмотря ни на какие

ошибки.

Вот набросочек с одной из маленьких акварелей – угол моей мастерской и девочка,

мелющая кофе. Как видишь, я ищу тон: головка и ручки девочки, в которых есть свет и жизнь,

выделяются на тусклом сумеречном фоне и смело контрастируют с частью трубы и печки –

железо и камень – и деревянным полом. Если я сумею выполнить рисунок, как задумал, я

сделаю его на три четверти в тонах зеленого мыла, и затем уголок, где сидит девочка,

обработаю нежно, мягко, с чувством.

Ты, конечно, понимаешь, что я еще не в силах выразить все так, как чувствую, а лишь

пытаюсь преодолеть трудности: зелено-мыльная часть еще недостаточно зелено-мыльна, а

нежность опять-таки недостаточно нежна. Но как бы то ни было, набросок сделан, мысль

выражена и, думается, более или менее сносно…

Тео, у меня куча неприятностей с натурщиками. Я подолгу гоняюсь за ними, а если

нахожу, то их либо трудно заманить в мастерскую, либо они совсем не приходят. Не далее как

сегодня утром не пришел сынишка кузнеца: его отец хотел, чтобы я платил ему гульден в час,

ну, а я, конечно, не согласился.

Завтра мне снова будет позировать старуха, но она не приходила вот уже три дня. Когда

я выхожу, я часто делаю наброски в дешевых кухмистерских, в залах ожидания третьего класса

и тому подобных местах. Но на улице чертовски холодно; я в особенности мерзну, потому что

не умею рисовать так же быстро, как более опытные художники, и должен детально отделывать

свои наброски, если хочу, чтоб они приносили мне какую-то пользу.

175

Сейчас, пока Мауве болен или слишком занят своей большой картиной, я получил

разрешение посещать Вейсенбруха, в случае, если мне нужно что-нибудь спросить; Вейсенбрух

уверил меня, что я могу не беспокоиться насчет того, что Мауве якобы изменил свое отношение

ко мне.

Я спросил также Вейсенбруха, что он думает о моих рисунках пером. «Это ваши лучшие

работы», – ответил он. Я рассказал ему, что Терстех выругал меня за них. «Не обращайте

внимания, – успокоил меня он. – Когда Мауве заявил, что вы прирожденный художник, а

Терстех отрезал «нет», Мауве взял вашу сторону – я сам присутствовал при этом. Если это

повторится теперь, когда я видел вашу работу, я тоже встану на вашу сторону». Это «встану на

вашу сторону» не так уж трогает меня; но должен сказать, иногда мне становится невмоготу

слушать вечный припев Терстеха: «Пора тебе начать думать о том, как самому заработать на

хлеб». Это выражение кажется мне таким отвратительным, что я в таких случаях лишь с

большим трудом сохраняю спокойствие. Я работаю изо всех сил и не щажу себя, значит,

заслуживаю свой хлеб, и никто не вправе упрекать меня за то, что я до сих пор ничего не

продал. Сообщаю тебе эти подробности, так как не могу понять, почему ты за весь этот месяц

ничего мне не написал и не прислал.

Быть может, ты что-нибудь услышал от Терстеха или других и это повлияло на тебя?

Еще раз уверяю тебя: я очень много работаю и стараюсь продвинуться именно в том, что легко

продать, прежде всего в акварели, но добиться успеха немедленно не могу. Если даже лишь

постепенно я научусь работать с нею, то и тогда это будет большим и быстрым шагом вперед –