Герои и антигерои Отечества (Сборник)

Забота проявлялась не только в требовании умеренности в наказаниях и терпения в обучении. Потемкин неоднократно подчеркивал, что солдату необходимо своевременно выдавать все, положенное по штату.

„Строго я буду взыскивать, — писал он, — если какое в том нерадение будет, и если солдаты будут подвержены претерпению нужды от того, что худо одеты и обуты“.

Будучи сам предельно честным и щепетильным в отношении денег человеком, Григорий Александрович сурово карал тех, кто не брезговал средствами, предназначаемыми для подчиненных. „Употребите старание ваше, — писал он одному из подчиненных генералов, — пресечь неприличное офицерами распоряжение деньгами солдатскими. Полковой командир может сие учинить по их (солдат) только просьбе, когда может доставить потребные вещи ниже той цены, за какую сами они купить могли“.

Требования подкреплялись суровыми взысканиями. Так в ордере от 9 мая 1788 года Потемкин писал генеральс-адъютанту Рокосовскому:

„Предерзкие поступки некоторых офицеров вверенных вам баталионов Фанагорийского гренадерского полка требуют всей законной над ними строгости, которую и принужден я употребить над ними… Предписываю чрез сие капитана Свиязева за мучительные подчиненным побои… лиша чинов, написать в рядовые. Капитана Суняшова и подпоручика Бураго за продажу солдатского провианта, лиша также чинов, но только на три года, равномерно причислить рядовыми. Прапорщиков Борисова и Велихова за пьянство их, яко нетерпимых в службе, из полку выключить с приложенными при сем паспортами“.

Сурово карал Потемкин не только офицеров, но и генералов. Так, узнав о незаконном использовании солдат в личных целях генералом Давидом Неранчичем, он писал в ордере его непосредственному начальнику генералу Нащокину:

„Я вам даю знать, что у генерал-майора Перанчича найдено в обозе шестьдесят гусар и все по моему приказу отобраны. Сие с такою строгостию повелено мною взыскивать, что ежели я найду у вас в обозе военных или нестроевых принадлежащих армии людей, то за каждого взыщу по десяти рекрут, а может еще и хуже будет; я уже знаю, что у вас есть двое мастеровых. Бога ради не доведите меня вас оскорбить“.

Облегчению участи солдата послужила и реформа в обмундировании, которую Потемкин стал проводить с первых дней своего возвышения. Он считал необходимым очистить полки:

„…от всех неупотребительных излишеств и каждый род войск поставить на такой ноге совершенства, чтобы в нем благопристойность была соответственно стремительному его движению“.

В 1783 году Григорий Александрович представил императрице подробнейший доклад об изменениях в форме одежды. Доклад поражает глубиной знаний истории формы одежды в целом и отдельных ее элементов.

„Когда в России вводилось регулярство, — писал он, — вошли офицеры иностранные с педантством тогдашнего времени, а наши, не зная прямой цены вещам военного снаряда, почли все священным и как будто таинственным: им казалось регулярство состоит в косах, шляпах, клапанах, обшлагах, в ружейных приемах и проч. Занимая себя такой дрянью, и до сего времени не знают хорошо самых важных вещей, как-то: марширования, разных перестроениев и оборотов.

Что касается до исправности ружья, тут полирование и лощение предпочли доброте, а стрелять почти не умеют, словом, одежда войск наших и амуниция таковы, что придумать еще нельзя лучше к угнетению солдата. Красота одежды военной состоит в равенстве и в соответствии вещей с их употреблением: платье должно служить солдату одеждой, а не в тягость. Всякое щегольство должно уничтожить, ибо оно есть плод роскоши, требует много времени, иждивения и слуг, чего у солдата быть не может“.

Далее Потемкин подробно разобрал недостатки существующих головных уборов, тесных кафтанов, камзолов, дорогостоящих лосиных штанов, которые необходимы были в ту пору, когда еще воины носили железные латы, да так и остались на оснащении войск, и прочих элементов обмундирования. В заключение он писал:

„Завиваться, пудриться, плесть косы — солдатское ли сие дело? У них камердинеров нет. Всяк должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать ее пудрою, салом, мукою, шпильками, косами. Туалет солдатский должен быть таков, что встал и готов!“

Императрица оценила по достоинству сделанное Потемкиным. Оценили и солдаты, о которых Григорий Александрович говорил:

— Я их люблю, как детей!

Да, он любил солдат, постоянно заботился о них, стремился облегчить их участь, охотнее и душевнее беседовал с рядовыми воинами, чем со знатными и напыщенными вельможами, однако это вовсе не означало, что был сторонником попустительства и панибратства, что потворствовал нарушителям дисциплины. Об этом он писал ярко и конкретно:

„Я предписал, чтобы наказания были легкие, но если бы кто дерзнул перед командиром быть ослушанным, того я накажу равным смертным наказанием.

Солдат есть название честное, которым и первые чины именуются. Гнусно и подло впадать им в прегрешение таковое как побег. Уходит бездельник и трус, то и желаю я, чтобы никто не впадал в столь порочный поступок, заключающий в себе нарушение присяги“.

Но как же добивался Потемкин высокой воинской дисциплины? До недавнего времени нам вдалбливали, что сознательное отношение к своему служебному долгу возможно лишь при социализме, что только революция дала возможность добиться сознательной дисциплины, а „при царизме“ все держалось лишь на палке, на страхе, на жестоких экзекуциях.

Однако при внимательном рассмотрении военно-воспитательной системы екатерининского времени убеждаешься, что она была достаточно стройной, продуманной и весьма результативной. Недаром же Потемкин, Суворов, Румянцев и другие полководцы русской национальной школы били врага не числом, а умением, и не было в мире силы, способной противостоять русскому солдату.

С первых дней службы солдату внушали отличительную черту русских солдат — непоколебимую историческую храбрость и верность». В «Инструкции пехотного (конного) полка полковнику» значилось, что каждый командир, каждый солдат обязаны заботиться «о пользе службы, чести и сохранении полка». Рекрута следовало убеждать, что он с момента вступления в службу «не крестьянин, а солдат, который именем и чином от всех его прочих званий преимуществен».

С рекрута требовали не слепого повиновения старшим, а «при обращении к начальникам быть без робости, но с пристойной смелостью».

Отмечая результаты реформ, проведенных Потемкиным, генерал Хрущев писал:

«Обращение полковников с офицерами, а офицеров с рядовыми сделали обоюдную связь любви и послушания… Беседы о службе, повиновении, сохранении присяги и верности впечатывались в молодые сердца офицеров, а от них в благомыслящих солдат…»