Ариадна Эфрон - Вторая жизнь Марины Цветаевой. Письма к Анне Саакянц 1961–1975 годов

Целую Вас

Лучше Шушки кошки нет — добрая, милая зверюка, знает несколько слов, лазает по деревьям, балансирует на ветках, спит на печке, лижет мне брови и руки; играем с ней в азартные игры и устраиваем колбасные ристалища (когда есть колбаса!)

Чувствую себя лучше; сколько можно?! (болеть)

Милая Анечка, пишу только открытку, не будучи уверенной, что она Вас застанет; отсюда письма идут дольше, чем сюда. Очень рада, что едете отдыхать, не очень рада, что будете мотаться еще и помимо в Ленинград, — но, впрочем, где бы ни , лишь бы… Конечно же — хорошей погоды Вам, а главное, — не простужайтесь (на ветерке с незамерзающего моря!). Чувствую я себя лучше, но жаль, что безбожно комкаю доброго Скаррона. Жестокая и жесткая норма — на стихи! «Тезей» у Тарковского [438]хорошо бы перехватить — у Анастасии Ивановны уже не выцарапаешь! Об архиве: К. Вильчковский [439]— есть все в черновиках; Иваск — сукин сын, а писем к нему мало [440]; с О. Е. Черновой [441]мама переписывалась году в 23–24, больше они не дружили; в этом отношении («чешский период») особенно важно и объемлюще то, что у Морковина. Из Гронских [442]вряд кто жив — родители старше моих намного. С Саломеей Гальперн [443]мама не переписывалась. У нее нет ничего. У Е. А. Извольской [444]теоретически что-то могло сохраниться — они переписывались и дружили; совсем не знаю, где она сама, если в Америке, то могла все бросить при переезде. Но обо всем подробнее — в письме уже на Комарово. Двухтомник [445]не радует — из патриотизма… А Казакевич? [446]Жаль, если правда болен. Целую, счастливого пути и отдыха!

Милая Анечка, два слова на открытке, чтобы приветствовать Вас на родине Комаровских кроки — ежели Вы там и завтра не получу телеграмму об обратном! Если бы Вы знали, какая это всё чушь ! [447]И как быстро это всё утрясется! Следующий же чужой промах перекроет Ваш рекорд, и всё войдет в колею. Главное, что все живы остались, в том числе и Пушкин. Господи, то ли бывает! Покрепче спите, побольше гуляйте, хорошенько проветрите головешку — вперед, дети, родины! Крепко обнимаю Вас, и до скорой встречи.

(шуточное послание А. С. Пушкина къ декабристу гр. А. А. Саакянцу, сосланному въ Гослитиздатовскую область — фонъ баронессы фонъ-Ахматовой)

Руку приложил архивариусъ Ефреэфрон де Скарронъ

Милая Анечка, подождала я Вашей телеграммы и не дождалась, пишу Вам в те края, где в данное время перемещается опять не «глубокий циклон», а как передали только что по радио. Ветер будто бы штормовой и т. д. Думаю, что после гослитовских переживаний Вам и циклон будет зефиром [448], и Орел амуром, и Балтийское море по колено. Беда та, что Вы переволновались очень и что произошло всё в такое «смутное» время. А по сути — пустяк из пустяков, ерунда, полнейшая, а главное — неизбежная. С каждым, когда-либо работавшим в редакции, обязательно случается нечто подобное, не может не случиться. А вот то, чем пустяк обрастает — уже не пустяк. Как не странно. Очень «нервенно» всё это у нас происходит. Моя, например, коронная опечатка была (это в 37-то году!) — вместо «империализм и эмпириокритицизм» (Ленин [449], не то что там какой-нибудь Пушкин!) — «эмпириокретинизм». Честное слово. С тем же Пушкиным — вместо bared (бард) оказалось barbe (борода). Причем «великая борода великого русского народа». В самый столетний юбилей. Один товарищ, член партии с какого-то уму непостижимого года, в первомайском № центральной газеты перепутал подписи под снимками; «Первомайский парад в Москве» попал под снимок, на котором полицейские избивали дубинками демонстрацию в Лондоне. А соответствующая подпись угодила под весьма импозантное шествие по Красной площади. Все это — т. е. такие переживания — очень похожи на горе. Почти как в настоящем горе, ты вдруг узнаешь чувство физического одиночества; делаешься черномазым среди белых, заключенным среди вольных, не таким ; обреченным. А окружающие, как при Страшном суде, предстают «без покровов». Но суть-то та, что симптомы — одни и те же, однако это не горе, вот в чем главное! И уволили бы — тоже не горе , а неприятность. Т. е. — дело поправимое. И, по правде сказать, родители «не убились бы», узнав, что произошло. Родители всегда гораздо сильнее, чем дети себе представляют. И дети сильнее, чем думают родители. Но Вы правы, из-за неприятности не стоило их тревожить. А что до недостающих 20 р., то, думаю, они будут перекрыты авансом за ленинградский том, который все же должен «состояться», и особого материального ущерба семейство не потерпит и не заметит. Я решительно против того, чтобы Вы хватались за любую халтуру; как видно, неинтересной работы у Вас и так достаточно. Ежели Вы уцелели на работе, то старайтесь как раз первое хотя бы время не разбрасываться во имя приработка, а сосредоточиться на редакторских делах. Вас уже некий «профессионализм» одолел, корректура Вам скучна, Вы в нее не вникаете (что уж греха таить, даже ради МЦ!) — а повторной ошибки, даже миниатюрной, Вам уже не спустят с рук. А единственное, что меня тревожит — не воспользуются ли они Вашим отсутствием, чтобы Вас «высадить»? Ведь все такие иуды, особенно хозяйка! Ну ладно, будем считать, что всё позади. Плохое!

Сосинскому я написала — можно, мол «считать» (сверить) у него «Крысолова», т. к. у меня недостоверный список? Через 2 с лишним недели получила ответ — обо всем, только не об этом. А главное, что в марте они с Ариадночкой [450]едут в Ялту. Значит, наша встреча опять отложится. Обдумав ситюасьон, я написала ему вновь; опять о «Крысолове» и о том, когда он думает вернуть мне «Поэму Горы» и пр. (!) посланное Константином Болеславовичем для передачи мне. Константин Болеславович, мол, очень удивлен. А чего, собственно, в кошки-мышки играть? Ждать, пока кому-нибудь преподнесет?! Если уже не преподнес… — Сегодня кончила 4-е действие — начерно. Осталось 1/5 пьесы и 2 недели времени. Очень устала, больше ничего о себе не могу сказать! И сказать, кончу ли в срок — сама себе не могу. Стихи ведь. Кончу не кончу, а 5.03, верно, приеду. Сегодня же написала Тарковскому насчет «Тезея». Что это ему взбрело отдавать Асе! Тогда «пиши пропало». Пока все, хотя о многом хотелось бы! Крепко целую своего родного рыженького. Не волнуйтесь — отдыхайте от всех и вся. Все будет хорошо!