Семен Резник - Логово смысла и вымысла. Переписка через океан

Когда писание дневника стало моей нравственной потребностью? В то время, когда в мои простенькие записи вторглась политика, потом работа, служба в институте? Или когда вдруг дневник стал чуть ли не моим основным жанром?.. ( Глава 16. «Дневники и мемуары», С. 195–198. )

5 сентября 2011 г.

Дорогой Семен Ефимович! Дежурное — как дела, как здоровье, как работа?

Теперь удивительное. Которое подтверждает, что в жизни ничего случайного не бывает.

Итак, ко мне из Берлина на 10 дней приехала двоюродная сестра моей покойной жены Елена. Она уже довольно давно эмигрировала в Германию. Фамилия у нее вполне русская, но ее отцом был человек вполне еврейской национальности. Я его знал, впрочем, не так — видел один раз, собственно, совсем молодым человеком и еще в давние времена он произвел на меня очень сильное впечатление трезвостью своего мышления. Сама Лена доктор медицинских наук, вполне состоявшийся человек, она еще в советское время могла бы сделать очень серьезную карьеру. Но это все присказки.

Я дал ей прочесть Вашу, Семен Ефимович, главу о Парине. И представьте себе, в их семье часто шли разговоры об этом человеке. Отец Лены, кажется, был учеником академика [128] Любопытно сопоставить это письмо с дневниковой записью С. Н. Есина от 5 января 1998 г.: «Вчера звонил Витя, двоюродный брат В. С., ныне житель Германии, кандидат наук. Он на побывке в Москве. В Германии в качестве беженки у него сестра, тоже, кстати, доктор наук. Какова, интересно, роль их отца дяди Сени, выдающегося ученого, который никуда не хотел из России уезжать. И не при советской ли власти этот, правда, гениальный еврей получил и свою науку, и свое образование? Кстати, его дети выехали из страны как „преследуемые по еврейской линии“. Витя сейчас служит парковым рабочим, обрезает сучья, собирает листву, копает ямы под посадку деревьев, но зато „весь день на свежем воздухе“». . Вот такие дела. Не перечитываю.

Успехов и здоровья.

С. Н.

6 сентября 2011 г.

Дорогой Сергей Николаевич!

Бывают не только удивительные совпадения, но бывает и телепатия, во что я, как человек сугубо рациональный, не верю и никогда не верил. Но факт состоит в том, что я последнее время постоянно думаю о Вас и общаюсь с Вами, так как читал очень внимательно Ваш дневник 2004 [129] Сергей Есин. Дневник ректора. 2004. М., Издательство Литературного института им. А. М. Горького, 2011. и сейчас заканчиваю «Ах, заграница, заграница» [130] См. прим. 3 к письму от 25 мая 2011. . Читал с перерывами, потому что книжки свои, а тут подсовывали объемистые тома, которые требовалось вернуть. Обе книги произвели на меня сильное впечатление, хотя в дневнике опять есть места, которые мне, в заокеанском отшибе, малопонятны: мелькают имена людей, по‐видимому, известных, но мне они незнакомы и потому существенная часть информации не усваивается. Но это не Ваша вина и даже не совсем моя, а результат именно моего «отшиба». Зато книга прозы произвела на меня огромное впечатление, уже без всяких оговорок, особенно «Марбург» [131] «Марбург» — один из самых известных романов Сергея Есина. Повествование ведется от лица профессора Новикова, литературоведа, читающего курс лекций в Марбургском университете. Действие смело переносится из современности в разные эпохи. В числе действующих лиц — учившиеся в Марбурге россияне: Михаил Ломоносов и Борис Пастернак. .

«Хургада» [132] Сергей Есин. Хургада: русские забавы на отдыхе. Роман в новеллах. — это великолепная, отточенная проза, где каждое слово стреляет. Дан очень жесткий и, я бы сказал, жутковатый портрет нравов сегодняшнего российского мещанства. Но «Марбург» — больше и глубже этого. Ваш главный герой Новиков, во многом, как не трудно понять, списанный с автора, — поистине трагическая фигура. Его стремление убежать от неотвратимо надвигающегося одиночества берет за душу, перехватывает горло. В какой мере это понимает массовый читатель, не знаю, да ведь не для него это написано. Кстати, я был в Марбурге, правда, всего полдня. Заезжал в Кельн к моему другу Владимиру Порудоминскому, и он предложил съездить в Марбург. Так что я видел и обе мемориальные доски [133] Мемориальные доски двум русским гениям, учившимся в Марбурге, М. В. Ломоносову и Б. Л. Пастернаку. , прошел пешком все пространство между ними, поднимался к Замку, где нас застал сильный, но веселый летный дождь, раскинувший к концу роскошную радугу над городом, ютившимся где‐то далеко внизу.

Фигура Ломоносова вызвала воспоминания несколько другого рода. У нас в ЖЗЛ была книга о Ломоносове, написал ее ленинградец Александр Антонович Морозов. Возможно, Вы в нее заглядывали. Она впервые вышла в 1950 году, то есть в разгар «борьбы за русский приоритет», и была написана абсолютно в духе времени, получила Сталинскую премию. Об авторе шла дурная слава, что он в свое время в Ленинграде писал доносы на братьев‐писателей и кое‐кого посадил. Словом, мы в наше время переиздавать его гигантский по объему труд не хотели, что ему и сказал Коротков, когда он об этом заговорил. Но он был хитрее нас: в обход редакции явился к директору издательства Верченко, наговорил кучу коробов, и тот обещал, что книга будет переиздана. С этим Морозов и явился к нам. Выглядел он, кстати, очень импозантно, носил большую полуседую бороду a la Стасов.

На попытки Короткова что‐то возразить Верченко сказал, что дал слово, и его надо держать.

Мне было поручено по возможности хотя бы сократить это громоздкое сочинение, и там было что сократить: начальный период (поморский) был расписан очень подробно, занудно и занимал чуть ли не половину книги. Но автор стал упираться. Оказалось, что в этом начальном периоде его основной козырь, он в молодости написал книгу «Юность Ломоносова», которая была оригинальной: он сам исследовал все в местных архивах, нашел чуть ли не дом, в котором Ломоносов родился, или его подробное описание. Все это он расписал листов на пять или шесть, а для того, чтобы книга читалась, этому следовало уделить ну никак не больше листа. Я даже ездил в командировку в Ленинград «для работы с автором», но мало в чем его убедил. Удалось из всей книги листов в тридцать отжать полтора листа, и то со скандалом. Вот такая история.

Передайте, пожалуйста, Вашей родственнице сердечный привет. Василий Васильевич Парин был в научном мире уникальным человеком, отличался щепетильной порядочностью, не допускал никаких склок, сплетен, наушничания, поддерживал талантливых людей, брезгливо относился к соперничеству группировок и школ, никогда не ставил свое имя на статьи учеников, если сам непосредственно не принимал участия в работе. И конечно, он не допускал никакой дискриминации по национальному и т. п. признаку. Поэтому среди его учеников и сотрудников было много евреев: в другие места их не брали, и они шли к Парину. Думаю, что эти его качества и вспоминал отец Вашей гостьи. Приятно об этом узнать!