Семен Резник - Логово смысла и вымысла. Переписка через океан

Василий Васильевич Парин — А. Н. Бакулеву:

«Глубокоуважаемый Александр Николаевич!

Считаю своим святым долгом написать эти первые строки после моего возвращения в Москву Вам, так как из рассказа Нины Дмитриевны я узнал, сколь многим и я, и вся моя семья обязаны Вам за возвращение мне доброго имени, прав гражданина и отца, и возможности снова отдаться общественнополезному труду.

Примите мою сердечную благодарность и глубочайшую признательность всей нашей семьи от мала до велика.

Глубоко уважающий Вас и до конца своих дней благодарный и преданный Вам.

(Подпись)

31/X–1953 г.

Простите за то, что прибегаю к помощи пишущей машинки, по причинам, которые Вы, надеюсь, поймете, не могу сегодня владеть своим почерком».

Георгий Павлович Конради:

Я встретился с Париным в Медгизе, куда я пришел в связи с изданием учебника, который мы написали вместе с Быковым. Я поднимаюсь по лестнице и вдруг слышу:

— Георгий Павлович! Не узнаете?

В первую минуту я действительно не узнал его, настолько он изменился.

Теперь я мог хоть частично отблагодарить Василия Васильевича за ту помощь, какую он оказал мне во время войны.

Я был одним из редакторов реферативного журнала ВНИИТИ [125] Всесоюзный научно‐исследовательский институт технической информации. и отвел его в редакцию, где он и работал первое время после «возвращения к жизни», как он это называл.

Я побывал у Василия Васильевича дома. У них была на шестерых одна комнатка, разгороженная шкафами. Еду готовили на электроплитке.

Вскоре Александр Леонидович Мясников [126] Мясников А. Л. (1899–1965) — академик АМН СССР, директор Института терапии. предложил мне заведование физиологической лабораторией в его институте терапии, но моя работа меня устраивала, и я предложил это место Парину. Он отказался, сказав, что, по‐видимому, поступит в институт гигиены труда. Однако через три дня он позвонил мне и спросил, действительно ли я готов уступить ему место у Мясникова. Я подтвердил это, тем более что в случае конкурса прошел бы он, а не я.

Война застала ленинградского физиолога Г. П. Конради (1905–1982) в Сухими. Вернуться домой он не мог, и вскоре очутился на маленькой железнодорожной станции на Урале — без крыши над головой, без работы и средств к существованию. Написал письмо Парину, хотя лично с ним не был знаком, и вскоре получил от него правительственную телеграмму о направлении в Саратовский мединститут для научно‐преподавательской работы и завершения диссертации. Когда диссертация была готова, Парин, несмотря на невероятную занятость, согласился быть оппонентом, а после успешной защиты, помог ему получить назначение заведующим кафедрой во Фрунзе.

Анна Михайловна Григорьева:

В 1954 г., зимой, я сидела на скамейке во дворе института терапии с одним больным, которого пришла навестить. Вдруг слышу знакомый голос:

— Анна Михайловна! Вы меня не узнаете?..

Это был Василий Васильевич. Я тотчас бросилась к нему. Внешне он изменился до неузнаваемости. Это был поседевший и облысевший, очень уставший и состарившийся человек. Он как раз шел к Мясникову договариваться о работе в его институте.

Лев Лазаревич Шик:

После возвращения он был болен, врачи не разрешали много ходить, купаться. Помню, мы вместе были на даче. Хороший летний день, я, Василий Васильевич и его сын лежим на берегу речки. Мы с сыном Василия Васильевича идем купаться, сам он остается на берегу. Вдруг слышу всплеск, будто ктото прыгнул в воду, и уже Василий Васильевич плывет к нам саженками.

— Тебе же запретили купаться! — говорю я.

— А ну их!..

Потом лежим на песке, загораем. Василий Васильевич говорит:

— Вот не думал, что буду лежать так, вот не думал, что буду купаться в реке…

И так он говорил о многом — о лесе, охоте, грибах.

О подробностях тюремной жизни я расспрашивать не решался, а сам он никогда об этом не заговаривал, хотя чувствовалось, что он помнит об этом всегда.

Анатолий Васильевич Мареев:

В 1954 г. я демобилизовался из армии, где был врачом, и поступил на работу в Физиологическую лабораторию института терапии. Василий Васильевич полностью еще не был реабилитирован и находился в сложном непонятном положении, которое тяжело переживал. Он приходил, молча садился за стол и сидел, наклонив голову и держа перед собой сплетенные руки. Бывали дни, когда он просиживал так много часов и уходил. Такое его состояние продолжалось недолго, но я застал его таким.

Все же он дал мне тему по баллистокардиографии, и мы начали работать.

Лев Лазаревич Шик:

У Мясникова он занимался баллистокардиографией, организовал конференцию, внедрил у нас этот метод. И одновременно много работал по реферированию в биологическом журнале, причем очень был доволен этой работой, считал, что она много ему дает. Вообще проявил необычайную жизненность на рядовой работе. Благодаря этому и пошел снова в гору.

Анатолий Васильевич Мареев:

Конструкция первого баллистокардиографа была описана американским ученым Старом в 1939 г., но у нас в стране этого метода не знали. После выхода из заключения Парин первым делом перевел и издал наиболее ценное иностранное руководство по баллистокардиографии. Через несколько месяцев после его прихода в Институт терапии мы уже сконструировали первый баллистокардиограф и начали с ним работать. Этот прибор позволяет регистрировать и преобразовывать в электрические сигналы те незначительные сотрясения организма, которые происходят из‐за сокращений сердечной мышцы, то есть из‐за сердцебиения. Снимаемые с его помощью характеристики позволяют судить о сердечной деятельности больного или здорового человека. Правда, они дают только суммарную картину работы сердца. В случае отклонения от нормы баллистокардиограмма не всегда позволяет судить о том, в чем именно состоит болезнь. Однако совместно с электрокардиографом баллистокардиограф является одним из важнейших инструментов, позволяющих безошибочно диагностировать сердечные заболевания.

Таким образом, данная мне Василием Васильевичем тема была не случайной. Она отражала всегдашний пристрастный интерес Василия Васильевича к новым методам исследования, особенно к таким, которые позволяют обходиться без вмешательства в организм и потому могут быть применены непосредственно к человеку.

Времени для научной работы у него было тогда больше, чем позднее, и он мне много и очень конкретно помогал, делал гораздо больше, чем полагалось научному руководителю. Он даже переводил для меня иностранные работы с незнакомых мне языков: испанского, итальянского, румынского.