Семен Резник - Логово смысла и вымысла. Переписка через океан

На завтрак, кроме хлеба и сахара, еще давали немного рыбы или кильку.

Еще перед завтраком ежедневно приходила медсестра, раздавала лекарства, спрашивала о жалобах. Большое послабление сделала мне врач Елена Николаевна Бутова. Хотя запрещалось ложиться днем на кровать, я иногда ложился: было невмоготу все время сидеть на скамье без спинки. Но тут же надзиратель в глазок заглядывал и требовал встать. Однажды я не подчинился, вошли майор и старший лейтенант. Они были оба очень лютые, у обоих нечеловеческий взгляд. Я их теперь встречаю иногда. Один из них совсем спился. Они хотели утащить меня в карцер, но Елена Николаевна пришла в этом момент и строго запретила:

— Я начальник санчасти. Курочкин болен, его надо в санчасть.

А потом, когда вернули из санчасти, она предписала мне спать после обеда. Это было огромное облегчение, хоть два часа днем я мог полежать и либо поспать, либо почитать лежа.

Врач Елена Николаевна Бутова:

Я, конечно, знала, что Парин имеет отношение к медицине. Была я начинающим врачом, но он никогда не подчеркивал своего превосходства, не пытался давать советы, делать себе назначения. Только когда я прооперировала ему полип в прямой кишке, он обратился с просьбой сказать ему результат гистологии. Я, зная, что он медик, не только сказала, но и показала ему результат анализа, чтобы он не сомневался, не думал, что я его обманываю. Он поблагодарил и ушел.

Это особенно бросалось в глаза, ибо другие так себя не вели. Многие пытались диктовать себе назначения, и если я не соглашалась прописывать то, что они хотели, вели себя вызывающе. Парин никогда ничего такого себе не позволял, хотя иной раз я была бы не прочь услышать от него советы. В тех условиях особенно раскрывается человек. Парин, правда, разговорчивым не был, скорее был замкнут. По‐моему, он очень любил семью, имел при себе их фотографию и однажды мне ее показал.

В остальном все контакты были официальные: он обращался, когда его что‐то беспокоило, я оказывала помощь.

Шульгин был более откровенен, он писал стихи и всегда показывал их мне, просил высказывать мнение. Высокий, худой, очень прямой старик. Потом он поселился во Владимире и поддерживал контакт со мной. Еще он говорил, что поддерживает связь с Андреевым и Париным, но больше с Андреевым.

Помню, Русланова говорила мне:

— Ничего, мы еще попоем, доктор!

Когда она была с концертом во Владимире, я зашла за кулисы. Там было много народу, но она всех отстранила, бросилась ко мне и зарыдала.

Во Владимирской тюрьме томились многие знаменитости.

Василий Витальевич Шульгин (1878–1976) оставил неизгладимый след в истории России как литератор и политический деятель. Депутат II–IV Государственных Дум, он возглавлял в ней крыло националистов и монархистов, однако в феврале 1917 года принял ведущее участие в перевороте, покончившим с монархией. Шульгин лично (вместе с А. И. Гучковым) принимал отречение императора Николая II. После октябрьского переворота — видный участник белого движения. После гражданской войны эмигрировал, поселился в Югославии, был одним из ведущих деятелей и идеологов право‐радикального крыла белой эмиграции. Автор скандальной книги «Что нам в них не нравится», в которой «обосновал» свои антисемитские взгляды, обвиняя евреев во всех бедах России. В конце 1930‐х годов отошел от активной деятельности. В январе 1945 года был задержан советскими оккупационными войсками в Югославии, вывезен в СССР, приговорен к 25 годам заключения. Наказание отбывал во Владимирской тюрьме. В 1956 году освобожден по амнистии. В 1965 году приобрел широкую известность как главный герой документального фильма «Перед судом истории» (режиссер Ф. Эрмлер).

Лидия Андреевна Русланова (1900–1973), знаменитая певица, исполнительница русских народных песен, была замужем за генералом Владимиром Крюковым, арестованным в 1948 году по так называемому Трофейному делу, созданному для сбора компромата на маршала Г. К. Жукова. Крюков обвинялся в хищениях трофейного имущества в особо крупных размерах, был приговорен к 25 годам исправительно‐трудовых лагерей. Следом за ним была арестована Русланова, ее обвинили в «антисоветской пропаганде». Была приговорена к десяти годам исправительно‐трудовых лагерей, но в 1950 году, за строптивый нрав, наказание было ужесточено, и ее перевели во Владимирскую тюрьму. Сидела в одной камере с известной киноактрисой Зоей Федоровой. В конце июля 1953 года Владимир Крюков и Лидия Русланова были реабилитированы.

Петр Прокофьевич Курочкин:

После завтрака — прогулка. Двор разделен на маленькие клетки‐отсеки — их два ряда, узких отсеков. Поверху ходят два часовых, следят, чтобы никто не пытался общаться с гуляющими из других камер (каждый отсек на камеру). Дотронуться даже до стены нельзя — немедленно вся камера лишается прогулки. Идем друг за другом по кругу, полчаса в одну сторону, полчаса в другую, чтобы голова не закружилась. При выходе из камеры надеваем бушлаты, строимся по двое, один конвойный впереди, другой — сзади. После прогулки свободное время, сидим за столом, разговариваем или читаем, никаких игр, например, домино, не разрешается.

Потом обед:

1 — жидкий суп с килькой или рыбой.

2 — ложки две каши.

3 — чайник кипятку.

После обеда опять свободное время. Ужин часов в шесть вечера: ложка‐две картофельного пюре или каши. Конечно, существовать на это было очень трудно.

Только Парин и Александров в нашей камере получали переводы и могли 3 раза в месяц кое‐что прикупить. Для себя они прикупали хлеб, сахар, масло, и там на всю камеру в день получения денег (Парин получал 125 или 175 рублей) купят буханок пять хлеба, кило маргарина, сахара и т. п.

По‐видимому, таков был разрешенный максимум для отаваривания в тюремном ларьке. Как Нине Дмитриевне Париной, растившей четверых детей, удавалось урывать эти суммы из мизерной зарплаты участкового врача и затем зав. отделением детской поликлиники, — об этом она не рассказывала.

Петр Прокофьевич Курочкин:

Немцы при этом вели себя развязно. Они заявляли, что Парин и Александров обязаны их подкармливать, потому что «мы здесь у вас сидим». Меня это возмутило. Я сказал, что никто им ничем не обязан, если Парин и Александров дают чтото, то и на том спасибо, а что сидят немцы у нас, то и правильно, потому что они фашисты. Вот мы за что сидим, сами не знаем, а им поделом. После этого разговоры прекратились. А Василий Васильевич потихоньку подкармливал меня — уже после раздачи всем купленного на полученные из дома деньги. Помню, посмотрит на меня:

— Петя, иди сюда.

И даст то хлеба с маслом, то сахару. Потом уже просто все делил со мной пополам.