Семен Резник - Логово смысла и вымысла. Переписка через океан

Петр Прокофьевич Курочкин:

Конечно, меня стали спрашивать о подробностях, я стал было рассказывать, но Василий Васильевич толкнул осторожно в бок, чтобы я не очень‐то говорил вслух о том, что случайно узнал из клочка газеты, подобранного в Москве, в тюрьме на Красной Пресне.

Потом, когда вывели нас на прогулку, я уже шепотом рассказал ему.

— А кто эти врачи, фамилии‐то помнишь? — допытывался он.

Я, конечно, не помнил, но он настаивал, и я неуверенно сказал:

— Кажется, на В… Виноградов, что ли…

Потом вспомнил Вовси, еще две или три фамилии.

Василий Васильевич всех этих людей знал.

Когда новости исчерпались, я уже стал рассказывать о себе. О том, что работал я в Ленинграде учеником монтера в банке, как сел за «терроризм», а потом получил надбавку за «бандеровца». Тут мне и объяснили свое недоумение, что к ним попал мальчишка.

В Ленинграде я сидел в Сером Доме. Судил меня полковник Раков. Когда я назвал это имя, Василий Васильевич обратился к одному из товарищей:

— Лев Львович, не пойму что‐то…

Потом ко мне:

— Не он тебя судил?

— Не он.

— Так он тоже Раков!

Автор:

В семье Париных хранится переплетенный в коричневый кожаный переплет экземпляр уникальной рукописи под названием «Новейший Плутарх. Иллюстрированный биографический словарь воображаемых замечательных людей всех стран и времен».

«Основателем издания, главным редактором и иллюстратором», как значится на титульном листе этого огромного — почти 500 машинописных страниц — произведения, был Лев Львович Раков. Его рукой здесь же написано:

«Дорогому другу Василию Васильевичу Парину этот памятник нашего совместного творчества, на память о тех горьких днях, которые мы провели вместе. А все же, как ни странно, эти дни бывали и прекрасными, когда мы подчас ухитрялись жить в подлинном „мире идей“, владея всем, что нам угодно было вообразить. Л. Раков. 20.VI.55».

Удивительный по богатству материала, неиссякаемой фантазии и, что особенно изумительно, неиссякаемому веселому юмору, фолиант! В оглавлении, то ли сам Раков, то ли Василий Васильевич, проставил инициалы авторов отдельных воображаемых биографий. Большинство их сочинил Лев Львович Раков, другие Д. Л. Андреев, немалая часть принадлежит и Василию Васильевичу Парину. Тут и «Гальбидий‐философ», и «Джонс Р. Т. — основатель секты акцелератов», и «Хевенистерн К. — рыцарь, участник III Крестового похода», воображенный Париным и Раковым совместно, и «Менадр — врач», и «Фенихоу Д. Э. — филолог, этнограф и путешественник», и «Ящеркин П. Я. — изобретатель» (опять совместно с Л. Раковым).

Эта уникальная книга трех авторов была издана в 1991 г. в издательстве «Московский рабочий». Л. Л. Раков (1904–1970) — историк, писатель, драматург. Жил и работал в Ленинграде. Впервые был арестован в ноябре 1938 года. В одиночной камере знаменитых «Крестов» провел более года, пытался покончить с собой. Был освобожден после расстрела Н. И. Ежова (малый бериевский «реабилитанс»). В 1943 году создал выставку «Героическая оборона Ленинграда», позднее преобразованную в Музей обороны Ленинграда, за что был награжден двумя орденами. Вторично был арестован в 1950 году — за то, что в Музее «лишения и страдания ленинградцев изображались односторонне и политически вредно». Был приговорен к максимальному сроку: 25 лет лишения свободы плюс пять лет ссылки плюс пять лет поражения в правах. Освобожден весной 1954 года «за отсутствием состава преступления». В заключении писал стихи, прозу, после освобождения написал две сатирические пьесы «Что скажут завтра» и «Опаснее врага» (совместно с Д. Н. Алеем). В период хрущевской оттепели они были поставлены и шли с большим успехом.

Автор:

По некоторым сведениям, Василию Васильевичу пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить своих сокамерников вести единственно верный в тех условиях образ жизни. Некоторые зэки считали, что, так как пища их очень скудна, то им следует как можно меньше двигаться, чтобы беречь силы и тратить меньше калорий, столь скудно восполняемых тюремной пайкой. Парину потребовалась не только настойчивость, но и весь авторитет ученого‐физиолога, чтобы убедить сотоварищей, что, напротив, им следует как можно больше двигаться, выполнять гимнастические упражнения, что такова единственная возможность сохранить физические силы. Против умственного отупения он тоже разработал целую систему упражнений, благо зэкам разрешалось читать и вести кое‐какие записи. Библиотека в тюрьме была очень богатой и постоянно пополнялась за счет конфискованных личных библиотек заключенных.

В семье Париных сохранились некоторые его конспекты, дающие представление о круге чтения в те годы. Здесь и заметки по истории Древнего Египта, и выписки из руководств по генетике, и материалы о селекции крупного рогатого скота.

Василий Васильевич предложил своим сотоварищам записывать мысли, причем делать это ежедневно, а когда кто‐то спросил: «Как быть, если нет никаких мыслей», он ответил: «писать о том, что сегодня нет никаких мыслей». Может быть, следствием этого предложения стал и «Новейший Плутарх».

Петр Прокофьевич Курочкин:

Кроме Ракова у нас в камере были: Даниил Леонидович Андреев (сын писателя Леонида Андреева), Парин, Владимир Александрович Александров (до ареста он занимал какой‐то видный пост в министерстве иностранных дел). Однажды он показал мне фотографию в журнале и сказал:

— Вот из‐за этого человека я сижу.

Он имел 10 лет, его судило Особое Совещание. Это было самое страшное судилище, заочное. Просто приносили человеку бумажку:

— Распишитесь за 10 лет.

Больше 10 лет ОСО не имело права давать, но когда срок истекал, давали новую бумажку — расписаться еще за 10 лет.

Еще с нами был японец, дипломат Куродо Сан, очень культурный человек, упорный. Французский язык одолел за 3–4 месяца самостоятельно, русский знал хорошо, хотя говорил с акцентом.

Павел Александрович Кутепов, сын известного белого генерала Кутепова. Он жил в эмиграции, окончил ККК (Кадетский корпус князя Константина) в Югославии [119] 1‐й Русский Великого Князя Константина Константиновича кадетский корпус (РВККККК), базировался в Сараеве, Югославия. , служил еще до войны в немецкой армии в чине лейтенанта, но на фронте не был. Он рассказывал, что, будучи немецким офицером, из патриотических соображений связался с советской разведкой, но после войны его арестовали за «связь с немцами».

Был еще один военный, очень больной человек. Он сидел с 1937 года, был репрессирован в Белоруссии, в связи с делом Тухачевского и других. Он много пережил. Сначала он сидел в Орле, там прямо в тюрьму угодила немецкая бомба. Его отправили в Сибирь, а после войны — во Владимир.