Михаил Талалай - Княжна Голицына – принцесса моды

В этом знаменитом салоне я познакомилась с герцогом Пьетро Аквароне, министром Королевского Дома [58] Герцог Пьетро д’Аквароне (d’Acquarone [приставку «де» получил после после присвоения герцогского титула]; 1890–1948) – видный политик и предприниматель. и отцом Миа, моей подруги на всю жизнь. Она до сих пор приглашает меня в свой дом в Болье, на Лазурном берегу, который напоминает дворец Шехерезады из «Тысячи и одной ночи». Эту виллу построила ее мать Маддалена. Вилла соединена мостиком с соседним островком, это частное владение, и там есть бассейн. Часто после окончания моих вернисажей сын Аквароне, Чезаре, лично приходил ко мне в отель, чтобы приобрести у нас последние модели для своей красавицы-жены Клер.

Герцог Пьетро д ’Аквароне,

Рим, ок. 1940 г.

Галеаццо Чиано

В те годы Аквароне выступал в роли моего покровителя. Он сопровождал меня, когда я посещала Оперу или другой престижный спектакль, где мы часто встречали Галеаццо Чиано и Филиппо Анфузо или кого-то из друзей, которые настаивали на том, чтобы проводить меня домой, либо пойти потанцевать. Но Аквароне никогда не оставлял меня одну, демонстрируя окружающим свое покровительство. С Анфузо и Чиано мы иногда ездили к морю. Оба они имели сумасшедший успех у женщин. Их всегда сопровождал Ренато Анджолилло, который жил с нами рядом и звал меня к себе. Он не прекратил эти попытки и после того, как я вышла замуж. Мы виделись также на площадке для гольфа в Аквасанта, куда я приходила не только для того, чтобы поиграть, но и искупаться в бассейне.

В 1939 году большая часть населения уже примирилась с мыслью о возможном вступлении Италии в войну. На окна начали наклеивать полоски бумаги на случай бомбардировок, много голубой бумаги уходило на затемнение. В июле 1940 года мне исполнилось 22 года. 10 июля Муссолини заявил о начале войны: «Итальянский народ! Беги за оружием и покажи свое упорство, мужество и достоинство!»

По сравнению с новостями, приходившими с полей сражений, повседневные проблемы казались мелкими. Витрины магазинов опустели, начались первые продовольственные трудности, в продаже были сигареты только итальянского, либо германского производства. Качество тканей, особенно шерстяных, ухудшилось. Появились новые материи из конопли и дрока, из смеси искусственных и естественных волокон. Начали носить ортопедического вида туфли на каблуках высотой не менее восьми сантиметров, изготовленных из чистейшего отечественного пробкового дуба. Исчезли французский коньяк и шампанское, а потом и кофе, в продаже был только суррогат. Но для меня это были годы учебы в университете, дружеских встреч, поездок на море. Когда мы пытались заглянуть в будущее, в наше завтра, оно пугало и казалось мрачным. По большей части, правда, мы и не хотели об этом думать, ведь несмотря на лишения и небольшие неудобства жизнь продолжалась, как и всегда. Мы думали лишь о развлечениях, ходили в кинотеатры, на пляжи. У меня был неунывающий характер, ничто, казалось, не могло омрачить моего существования.

Во время войны мама гостеприимно приютила в нашем доме известного русского театрального режиссера Петра Шарова [59] Петр Федорович Шаров (Пермь, 1886 – Рим, 1969). Работал в труппе Московского художественного театра, «невозвращенец», с 1938 г. итальянский гражданин. , у которого училось столько великих актеров: Витторио Гассман, Джино Черви, Лаура Адани, Эльза Мерлини (Нина обучила ее нескольким русским фразам, когда в Риме ставилась пьеса «Товарищ») и Ренато Чаленте. Ренато погиб в 1943 году, его задавил пьяный немецкий шофер. Шаров был чем-то средним между гением и сумасшедшим. Он обучал актерскому искусству даже голландскую королеву [60] Королева Юлиана наградила П.Ф. Шарова орденом Оранж Нассау. . Я тоже взяла у него уроки, мне нравилось декламировать, и я поняла, что, когда кого-то изображаю, то избавляюсь от своей обычной застенчивости. В общем, это и была моя судьба – обретать уверенность, только играя какую-то роль. К сожалению, мама заставила меня прекратить уроки. В тот момент роль актрисы была нежелательной для девушки. Но я хотела чем-нибудь заняться и нашла работу на улице По.

Петр Шаров, 1928 г.

В трех римских кварталах прошли важнейшие этапы моей жизни в Италии. Кварталы образуют треугольник, внутри которого сосредоточены все мои римские воспоминания. Первый квартал – улица Венето, на которой находится пансион Тэа, дом мод сестер Фонтана, мои первое и второе ателье, гостиницы, которые приютили меня в период, предшествующий замужеству. Другой квартал расположен вокруг площади Испании, здесь находился мой детский садик, училище Сакро Куоре, дом моей первой молодости, – потрясающее здание 1870-1880-х годов, ателье на улице Грегориана, два моих последних бутика. И улица По, на которой стоит дом, тот, что помнит первые годы моего замужества. На этой улице – и мое нынешнее жилище, и именно здесь располагалось учреждение, в котором я нашла свою первую работу [61] Мемуаристка, проведя первые годы замужества на виа По, переехала затем на Тринита – дей-Монти, затем на Арачели, а овдовев, вновь вернулась на виа По. .

Я начала работать у посла Паолуччи ди Кальболи, который возвратился после своей миссии в Японию и не знал английского. Он очень дружил с дочерью, со своей Бэби-сан, она родилась в Японии и была моей школьной подругой. Я переводила для посла письма и документы с английского. В учреждении работал также князь Барберини Шарра, отец Урбано. Часто он сопровождал меня по дороге домой и ворчал на семью Чиано, с которой была очень дружна его жена. Я решила устроиться туда, поскольку и мама учила меня, что женщина не должна зависеть от мужчины, и я сама ясно осознавала ценность работы как средства независимости. Так я начала зарабатывать свои первые деньги.

Карло, кирасир, часто приходил за мной, и мы пешком шли через виллу Боргезе, а оттуда проходили на улицу Грегориана. Он продолжал клясться, что история с его подружкой кончена, и я почти начала верить ему, пока не убедилась, что он лгал. Мы были в кинотеатре Квиринетта, и я полагаю, что его подружка нас выследила. Когда Карло неожиданно вызвали к телефону, он вышел, а потом, вернувшись, заявил, что должен идти: его подруга будто бы находится в больнице после покушения на самоубийство. «Ты не против, если я пойду и посмотрю, что случилось?» – спросил он, собираясь уходить. «Да, да, конечно, ты можешь идти», – ответила я довольно сухо и одна возвратилась домой. Вечером он позвонил, и после первых его неуверенных объяснений я бросила трубку. Позже он неоднократно пытался восстановить наши отношения, но я не захотела.