Михаил Талалай - Княжна Голицына – принцесса моды

Семейная могила Ковальджи-Голицыных-Медичи на кладбище Тестаччо в Риме

Тогда же, в октябре 1985 года, я совершила контрольный визит к моему врачу Марио Бьязи – человеку исключительной врачебной чуткости. У него родились некоторые подозрения относительно моего здоровья, и он велел мне немедленно сделать рентгеновский снимок. Когда снимок был готов, радиолог с широкой улыбкой и без всякой деликатности сообщил мне и моему мужу, что обнаружил опухоль, и достаточно опасную, в груди. Сильвио грубо выругался, а я была в шоке. Я тут же обратилась к Маризе Квинтавалле, которая работала вместе с Умберто Веронези в Институте опухолей. Она назначила мне встречу и сказала: «Садись сегодня же на самолет, я приеду за тобой в аэропорт Линате и доставлю в больницу». Но все платные номера были заняты, к тому же воздушный и железнодорожный транспорт был блокирован забастовками. Мне пришлось ждать целый месяц, пока я смогла выехать. Я приготовила чемодан, одежду, рубашки, большой кейс для косметики, словом, все было готово, но я не могла выехать. Ожидание было поистине ужасным.

Тогда же мне пришла в голову идея. В свое время мама успела приобрести для себя самой, бабушки и меня участок на кладбище Тестаччо, недалеко от пирамиды Честия. Мой муж был очень привязан к своей первой жене, Лауре Сфорца-Чезарини, и часто ходил молиться на ее могилу. Родители Сильвио жили в Бразилии и также располагали своими участками на кладбище. Я немного подумала и потом сказала мужу: «Если со мной что-нибудь случится, у меня уже есть могила, мама об этом позаботилась. Но если это случится с тобой, что тогда делать? Если ты хочешь, чтобы тебя отправили в Бразилию, ты должен дать мне письменное распоряжение. Или же ты хочешь быть захороненным в капелле Сфорца рядом с твоей первой женой?»

Потом я изложила ему свою идею: если он пожелает, мы оба можем быть кремированы, и тогда его прах будет захоронен в моей могиле. Он согласился. И сейчас его пепел покоится там. К сожалению, пришлось пережить неприятный эпизод с племянником Сильвио, который оспаривал это решение, заявляя, что не уверен, согласился ли мой муж на кремацию и похороны в Риме. Урна с прахом Сильвио две недели находилась на кладбище Верано, когда власти наконец разрешили ее захоронение в могиле моей семьи [109] Могила № 195 на кладбище Тестаччо; погребены, в хронологическом порядке: София Ивановна Ковальджи, рожд. Лазарева (1858–1930); кн. Нина Петровна Голицына, рожд. Ковальджи (1888–1957); Сильвио Медичи де Менезес (1903–1989); Ирина Борисовна Медичи де Менезес, рожд. кнж. Голицына (1918–2006). .

Наконец, Мариза смогла найти для меня палату в больнице, нам помог ее зять, он был президентом Института опухолей. Меня положили в больницу, и Веронези быстро меня прооперировал. Операция прошла успешно и в общем-то не нанесла особого физического ущерба.

Чем больше времени проходит, тем больше я ощущаю свою связь с родиной. Девочкой я слушала, как мама рассказывала о моей стране, а мне тогда было скучно. Сегодня я оплакиваю тот факт, что покинула Россию, когда мне не было и двух лет, не успев узнать ее. Тесная внутренняя связь притягивает меня ко всему, что напоминает о России. Если по дороге я вдруг встречаю туристов из моей страны, мне всегда хочется остановиться и поговорить.

Коллекция, представленная мной в июле 1987 года в отеле «Эксельсиор», была выполнена в русском стиле, мотивы зимы и заснеженной степи, торжественные тона и боярские вышивки, в которых черный цвет контрастирует с красным, бирюзовым, табачными и белыми тонами. Я предложила лисьи шапки квадратной формы, головные уборы из норки на киргизский манер, а также с твердыми козырьками, военного типа, украшенные гроздьями жемчуга.

Чудо, о котором мечталось, наконец сбылось: поступило столь желанное приглашение. Десятилетиями я повторяла: «Никогда я не поеду в Советский Союз туристкой. Я ступлю на эту землю только тогда, когда меня официально пригласят, признав мои профессиональные качества». Итак, мне было предложено провести показ моих моделей в Москве в апреле 1988 года. Вернувшись в Италию уже после поездки, я сказала: «Я увидела ту Россию, о которой мне рассказывала мать, эту очарованную землю».

А началось это так. Джованна Мадзокки решила отметить в Москве свое 60-летие и выпуск первого номера на русском языке итальянского журнала «Домус», посвященного архитектуре и дизайну. Она хотела, в соответствии с новыми советскими вкусами, придать вечеру светский характер и сопроводить свою презентацию зрелищным показом мод. Она посоветовалась с Беппе Моденезе, и тот указал на человека, который, по его мнению, обладал всеми данными для этого, – на княгиню Ирину Голицыну. Пока мы вместе направлялись в «Идеакомо», Беппе рассказал об этой важной инициативе. Я возражала: «Но я никого не знаю в России!» А он отвечал: «Это неважно. Ведь ты отправишься туда работать». У меня не было много времени для размышлений, и я спросила, что думает по этому поводу мой друг Антонио Ратти. Он сразу же пообещал помочь, что придало мне бодрости.

Повторяю, я поклялась себе самой, что возвращусь в Россию, только если представится рабочий повод. Это должен быть своего рода реванш за прошлое, который может смягчить горькие воспоминания о бегстве семьи во времена Октябрьской революции. Но если поразмыслить, это бегство имело свой смысл. Если бы события сложились иначе и не дали бы моей жизни тот оборот, который она получила, возможно, моя фантазия и творческие силы застыли бы на созерцании фамильной геральдики.

Многие годы моей подлинной большой мечтой было вновь увидеть Россию и быть принятой как ее дочь, которая достигла успеха и завоевала уважение и восхищение благодаря своим профессиональным способностям. Именно этого я больше всего желала, храня надежду и тогда, когда надеяться было трудно. Мои друзья постоянно повторяли: «Донна Ирина, ты не умеешь реально смотреть на мир. Как может принять тебя со всеми почестями коммунистическое правительство, если ты являешься дочерью друзей Николая II и женщиной, которая стала знаменитой, поскольку обслуживает амбиции и тщеславие привилегированных людей этой земли?» Законный вопрос, но ответом на него, как и на многие другие необъяснимые явления тех дней, стала гласность в России. Когда меня столь неожиданно спросили, готова ли я показать в Москве свою коллекцию моды, я подумала: «Готова ли я? Готова ли принять в подарок целую корзину изделий Фаберже?» Таково для меня было значение этого приглашения. Осуществление такой мечты было для меня бесценным.