Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

Старый берлинский заводчик Веллерт обратил мое внимание на то, что новая машина по корнуальской системе, при распространении гамбургского водоснабжения, силой в 200 лошадей, изготовлена была не в Англии, а в берлинском заведении, и предложил вместе ехать в Гамбург, для осмотра водоподъемных машин. Мы нашли поставленный им при гамбургской машине огромный воздушный сосуд треснувшим. Впрочем, он был хорошо устроен и его повреждение, вероятно, произошло по причинам, не зависевшим от его устройства. В Гамбурге я оставался всего два дня.

В это время жил в Москве молодой бельгиец (я не помню его фамилии), человек очень приятный. Он поставлял машины на русские фабрики с завода своего отца, находящегося близ г. Термонда. Он просил меня заказать водоподъемные машины на его заводе. По приезде в этот городок, я был очень любезно принят хозяином завода и его семейством. После подробного осмотра завода хозяин его проводил меня на станцию железной дороги, на которой я в первый раз лично удостоверился в том, о чем так часто случалось читать, а именно, об отношениях в Западной Европе капиталистов к пролетариям. Провожавший меня хозяин завода, показавшийся мне весьма добрым человеком, весьма надменно и деспотически относился к встречавшимся с ним крестьянам, по-видимому, нисколько от него не зависевшим.

В Брюсселе я осмотрел водопровод и несколько механических заводов. Краткое описание водопровода я поместил в 1-й главе вышеупомянутой статьи, помещенной мною в «Вестнике промышленности» 1859 года. Водо подъемные машины, изготовленные на заводах в Брюсселе, а равно и в Термонде, показались мне недовольно прочными для Мытищинского водопровода в виду того, что машины на нем действуют безостановочно день и ночь, что не имеется механика для постоянного за ними наблюдения и что, по недостатку в то время механических заведений в Москве, починка их представила бы значительные замедления. Все осмотренные мною заводы, на основании изготовленных мною условий на поставку водоподъемных машин, давали подписки о ценах, по которым они брались поставить машины. В некоторых заводах мне очень ловко намекали, что несколько процентов с просимой ими суммы даются заказчику, но один из брюссельских заводов без всякой церемонии упомянул в данной им подписке о стоимости машин, что в этой стоимости включены 10 процентов для меня. Я сохранил эту подписку, как курьез, немедля прекратив всякие сношения с давшим ее заводом. При этом не могу не заметить, что, когда через два года я снова объезжал часть Европы для заказа на гораздо большую сумму принадлежностей Троицкой железной дороги, мне не только ни один заводчик не давал подобных подписок, но даже нигде не было ни малейшего намека на представление мне процентов с назначаемой цены {на заказываемые мною предметы} или каких-либо других взяток. Вот как скоро разнеслась между заграничными заводчиками весть о том, что меня нельзя подкупить.

В Брюсселе я оставался несколько дней, был в палате депутатов и в театре. В палате депутатов толковали о каменноугольном вопросе и с видимым неудовольствием отзывались о Франции, называя ее «соседом могущественным», так что казалось, что называют ее «соседом опасным». Театр очень хорош, напоминает в малом виде Большой Московский театр. Город, который почему-то называют маленьким Парижем, мне не очень понравился. Нет тени движения, роскоши и элегантности, которые встречаются на парижских улицах.

В Лондон я приехал через Кале и Дувр и остановился в Сити, в Royal-Hôtel в нижнем этаже; я занял большую комнату с тремя окнами на улицу, с маленькой передней. Это помещение приготовил мне богатый негоциант Беренс {619}, с которым сестра моя А. И. [ Александра Ивановна ] Викулина познакомилась в бытность свою перед Крымскою кампанией в Лондоне. Беренс был лифляндский уроженец, в молодости переехал в Лондон, где торговлей нажил большое состояние; он до самой смерти владел одним из огромнейших магазинов в Лондоне против церкви Св. Павла. Его сын от первого брака, весьма приятный и красивый молодой человек, женился на очень хорошенькой и довольно богатой француженке Франсильон; отец не любил его и большую часть состояния намерен был предоставить своему сыну от второго брака, невзрачному ни в каком отношении. Беренс заезжал ко мне почти ежедневно, чтобы узнать, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь. Я был у него также несколько раз в его роскошном загородном доме. Его обеды заканчивались, по английскому обыкновению, спичами, и ничего не было смешнее, как слышать людей, дружных между собой, несколько десятков лет повторяющих ежедневно друг другу длинные комплименты. У Беренса я видел, как был он требователен относительно своего садовника. Он говорил:

– Я плачу садовнику, и за мои деньги он должен трудиться беспрерывно; я об его отдыхе знать не хочу.

Русский человек не может хладнокровно слушать подобные речи. За мое помещение с чаем и довольно хорошим и весьма достаточным кушаньем я платил в день 10 шиллингов, и это в городе, славящемся своей дороговизной. В Петербурге расходуется на это гораздо более. Конечно, с того времени цены в Лондоне поднялись, но они поднялись и в Петербурге и почти повсеместно. Впрочем, я напрасно платил в гостинице за обед, так как я имел частые приглашения от лиц, с которыми познакомился в Лондоне, а также часто обедал в хороших ресторанах. Немедля по приезде в Лондон, я познакомился с нашим священником Евгением Ивановичем Поповым {620}и с г. Белем {621}, наибольшим участником в торговом доме «Томсон, Бонар и К о» {622}в Old Broad Street, 27 1/2.

Е. И. Попов человек очень умный, весьма образованный и добрый. Он мне немедля предложил свои услуги, которые, по его знанию английского языка и по давнему пребыванию в Лондоне, были мне весьма полезны.

Церковь наша, помещенная в том же доме, где он жил, была очень маленькая. Он и два молодых причетника совершали церковные службы превосходно; не было возгласов и криков, и все было ясно и чинно. Жена его была простая, но очень добрая женщина; дети очень милые; смешно было слышать, когда они говорили по-русски с английским акцентом. Причетники проводили почти целые дни в его семействе, и ничем не выказывалась разность положения между ними и священником, кроме того, что они, здороваясь и прощаясь, подходили под его благословение. Я очень любил бывать у о. Евгения; когда я у него обедал, всегда подавались славные пироги или кулебяки, приготовленные его женой. О. Евгений по своей учености и строгой жизни пользовался особым уважением не только высшего английского духовенства, но и большого числа публики. Когда случалось при англичанах произносить имя Попова, то многие из них восклицали:

– Mister Popoff, о! О!