Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг. [litres]

У графини Толстой на 657 душ из оброка с небольшим в 5800 руб сер. в недоимке 6094 руб. сер., то есть не только ни гроша оброка не выплачено, но и часть самых земских повинностей, уплачиваемых деньгами, состоят в недоимке, а между тем во всяких имениях, кроме голословных убеждений, ничего не делалось г. посредником, несмотря на самые справедливые и законные жалобы лишенных своих насущных потребностей помещиков, которым грозит нищенство и которые становятся несостоятельными и пред сохранной казной, и пред частными кредиторами, могущими повергнуть описи и продаже движимое и недвижимое имущество их и наложить арест на самые их личности. В сходственном положении находятся многие оброчные имения в губернии; о барщинских же говорить не стану, – дождливая осень прикрывает всякую неурядицу и одна во всем виновата!..

Повторяю, я говорю о местности, где недоимки составляли исключение, ныне же поглощают оброки, где народ был смирен и послушен, где с покорностью исполнял все требования не только самих помещиков, но бурмистров и старост; теперь же буйными толпами врывается в конторы, ругается над важными начальниками, требует отчетов, не подлежащих мирскому ведению, распахивают господские сады, окруженные господскими строениями, за что, впрочем, арестуют домашним арестом, вменяя труд в наказание!..

И в этом видите Вы ручательство в порядке и спокойствии? Это называете Вы удержанием порядка и спокойствия мирным путем закона и справедливого, нелицеприятного суда? Это по-вашему постепенный ход народного перевоспитания, долженствующий довести народ до нравственного сознания своего права и обязанностей?

Нет, господа, это не постепенный, не нормальный ход, а скачок, на котором не мудрено свихнуть себе шею! – Это не порядок, не спокойствие, а предзнаменование страшных бед, уготованных нам пропагандой А. Н.! Это зачатки анархии – наследие его гражданской мудрости, которая, как справедливо говорили Вы, надолго врежется в нашей памяти и долго не забудется несчастным народом, искусившимся анархизма в его безмятежное управление и, так сказать, забывшимся в грезах безнаказанности и безответственности за всякое неисполнение законных обязанностей.

Но каково будет пробуждение этого народа от минутного усыпления, когда необходимость заставит администрацию принять крайние меры и прервать обаятельные грезы безданного, беспошлинного и безнаказанного существования, которого миражи так великолепно представлялись ему, под управлением бывшего начальника?! Каково будет пробуждение его, когда придется тащить последнюю деньгу взамен беспутно растраченных им или и вовсе невыработываемых в золотой век беспечной жизни, гульбы и праздности под управлением бывшего начальника?! – Каково будет это болезненное пробуждение при полицейских или военных экзекуциях, неминуемых следствиях ленивого спокойствия и порядка, восхваляемых Вами?!

Такого порядка и спокойствия, уверяю Вас, легко достигнуть всякому начальнику губернии; стоит только не понуждать ни к каким обязанностям, не собирать оброков, не требовать подушных и земских повинностей, словом – оставить народ жить как животное, в полном забвении всяких гражданских обязанностей, – народ этот будет покоен до времени! Но, при всеобщем подобном управлении, покойна ли будет Россия? Не придется ли завоевывать ее у анархии?!

Нет, господа, не путем безнаказанности и презрения к законам можно достигнуть «постепенного перевоспитания народа и доведения его до нравственного сознания своих прав и обязанностей»! Не этим путем «устранится в будущем», как говорите вы, печальная необходимость принятия чрезвычайных мер для вразумления крестьян в их обязанностях!!

Нет, этим лишь отсрочивается и усиливается неизбежная кара, ожидающая приведенный в заблуждение и сбитый с толку народ, и вся нравственная ответственность за все эти беды, накликанные на него в будущем, падет не на тех, кто вынужден будет поправлять ошибки ложной системы, приводить народ к законным обязанностям и водворять не мнимые, а истинные спокойствие и порядок, но на того, кому так легко было с нашим смирным, послушным народом, достигнуть тихого перехода от старого произвола к водворению истинной законности, и кто сам заронил первую искру народной крамолы и подготовил все эти беды, – ложной системой, ошибочными мерами, безнаказанностью и безответственностью крестьян перед законами!

Самые прощальные слова А. Н., – обращенные к старшинам, которым, вместо полезного и крайне бы нужного наставления, говорили, что сами крестьяне много содействовали ему, исполняя в совершенном порядке, тишине и спокойствии все требования нового «Положения», тогда как они положительно не исполняли самых главнейших указаний его, – распространяют в народе недоверие, ослушание и упорство против законных требований помещиков, заблуждая народ на счет законности этих требований и действительных указаний «Положения». И это административная мудрость по-вашему? Не отсутствие ли скорее всякого административного такта? – В противном же случае обычная уловка бюрократа, ложными манифестациями заблуждающего правительство, чтобы оправдать перед ним собственные ошибки или вредные действия.

Долго, повторяю, действительно долго не забудем ни мы, ни крестьяне того мирного управления, которое подготовило нам такую немирную будущность и поставило, так сказать, «на ножи» два главных сословия!

Мудреное наследство оставил бывший начальник губернии новому!

Много запутанных счетов придется распутать, много темных статей достанется привести в ясность!

Везде молчаливое упорство, везде презрение к законам, везде безнаказанность, поблажки и потворство народу, везде скрытая анархия, не разраставшаяся до времени, не встречающая препятствий, одним словом – везде все тлеет, горючий разрушительный материал разбросан повсюду, а пламя прекрасно! Как заглушить его без взрывов и разрушений, без жертв и несчастий?!

Господи да поможет!}

Русский биографический словарь / Изд. под наблюдением председателя Императорского Русского исторического общества А. А. Половцова. С.-Петербург: Тип. тов-ва «Общественная польза», 1905. Т. 6. С. 198–201.

1) Мои воспоминания. Записки барона А. И. Дельвига за 1813–1876 гг. В 5 т. Российская государственная библиотека. Музейное собрание. Ф. 178.1 (русская и славянская часть); № 3018.1–6; штрих-код 50-13274905; размер рукописи 36x24 см; общая толщина около 40 см. Здесь и далее цифрой-номером с закрывающей скобкой обозначены примечания автора.

2) РГИА. Ф. 207. Оп. 10. Д. 819.

В I–IV главах «Моих воспоминаний» Девят н ин. П. П. Мельников, безусловно хорошо знавший сослуживца, товарища главноуправляющего путей сообщения (1839–1843) и лично, и по документам, использует форму Девятин ( Мельников П. П. Сведения о русских железных дорогах (1841) // А. Вульфов. История железных дорог Российской империи. М.: РИПОЛ классик, 2016. С. 233–262). К. И. Фишер, также хорошо знакомый с Александром Петровичем, пишет его фамилию так же – Девятин (Записки сенатора К. И. Фишера // Исторический вестник: историко-литературный журнал. Т. CXI–CXIV. СПб., 1908. Время написания – 1864 г.), в то время как автор исторического очерка «Пятидесятилетие Института и корпуса инженеров путей сообщения» 1859 г. Евг. Соколовский называет в числе выпускников 1817 г. Александра Девят н ина. Сказанным объясняется наше написание его фамилии – Девят(н)ин. Об Александре Петровиче Девят(н)ине говорится в первом томе «Моих воспоминаний», см. по Указателю имен первого тома.