Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг. [litres]

6 декабря 1836 г. было довольно большое производство по корпусу путей сообщения, и в том числе из поручиков в капитаны (чина штабс-капитана тогда в этом корпусе не было). Стоявший по списку передо мной поручик был произведен последним; казалось, ничего не было легче, как и меня произвести; это невнимание начальства было мне очень неприятно; впоследствии я узнал, что я не был произведен в виду поданной мной просьбы об отставке, вследствие которой мое имя было даже выключено в декабре 1836 г. из печатной книжки, заключающей список всех чинов корпуса инженеров путей сообщения. Но отставки мне не дали, применив ко мне правило, что казеннокоштные воспитанники обязаны прослужить в ведомстве путей сообщения 10 лет. Применение этого правила было несправедливо, так как оно было введено в новый устав института и не могло относиться к воспитанникам, которые поступили в институт до издания означенного устава, а по-прежнему они были обязаны прослужить в ведомстве путей сообщения только 6 лет. Впрочем, меня и не уведомили об этом, а просто ничего не отвечали на мою просьбу об отставке, и в 1837 г. мое имя снова внесли в книжку инженеров путей сообщения.

В начале 1837 г. князь Петр Максутов и я переехали жить на квартиру старшего его брата Андрея, на 1-й Мещанской улице. Андрей Максутов незадолго перед этим женился на Семеновой {615}, которая была довольно пригожа собой. Сестра жены Максутова вышла в предыдущую зиму замуж за графа Моркова {616}, который влюбился в нее на балу благородного собрания. Узнав ее фамилию, когда подавали ей карету у подъезда, Морков явился на другой день с предложением к ее матери, поставляя условием, чтобы она не откладывала свадьбы. Семеновы были очень бедны, граф Морков богат; мать и дочь согласились на его предложение, и через несколько дней была их свадьба.

Я виделся очень редко с Андреем Максутовым и его женой, хотя и жили на одной квартире; я почти целый день разъезжал по знакомым, а те часы, которые проводил дома, сидел у постели больного Петра Максутова, с которым жил в одной комнате. Он во время болезни был очень нетерпелив, и его нетерпение доходило иногда до такой степени, что он бранил в лицо пользующего его очень почтенного профессора Анке {617}и даже раз чем-то в него бросил.

В половине января я получил известие о рождении у Викулиных дочери Валентины (теперешней Засецкой). Это тем более обрадовало меня, что сын их Николай был в это время опасно болен; он вскоре и умер.

В начале 1837 г. вышла брошюра по случаю постройки Царскосельской железной дороги; не помню ее заглавия, хотя не была заявлена фамилия ее автора, но всем было известно, что она составлена нашим инженером Палибиным. В ней, между прочим, доказывалась невозможность эксплуатации железных дорог в России по причине ее сурового климата и, между прочим, для прикрасы были помещены разные остроты вроде следующих: автор полагал, что при скорости езды по +30 вер[ ст ] в час и при морозе в –30 °Р [— 37.5 °C ] пассажиры, в виду алгебраического правила, что плюс помноженный на минус дает в результате минус, останутся без носа, и что в гололедицу колеса паровоза не будут в состоянии двигаться по рельсам, а только вертеться на месте, и что паровоз уподобится в таком случае барану, упершемуся в каменную стену и, не имея возможности разрушить ее, со злости брыкающему задними ногами. Эти остроты, впрочем, принадлежали, как говорили тогда, Ивану Федоровичу Гильдебрандту, сыну знаменитого хирурга, делавшего мне операцию полипов. Палибин был женат на сестре Ивана Гильдебрандта Анне Федоровне и был с ним дружен. Понятно, как я, всегда предчувствовавший пользу железных дорог, строго отзывался о брошюре Палибина и подсмеивался над вышеупомянутыми неудачными остротами {618}. Это очень восстановило против меня Палибина, уже недовольного тем, что в непосредственном ведении III (Московского) округа путей сообщения был инженер, ничем не уступавший инженерам, состоявшим при работах по соединению р. Волги и Москвы и привыкших считать себя выше инженеров, непосредственно подчиненных округу. Нерасположение Палибина ко мне еще более увеличилось, когда он узнал, что я вместе с Роппом осуждаю его проект Бабьегородской плотины на р. Москве, {о чем я уже упоминал выше}. По близкому знакомству Гильдебрандта с Левашовыми Палибин, в виду общего говора, что я женюсь на одной из дочерей Левашовых, старался повредить мне в их мнении, {о чем будет рассказано в своем месте}. Впоследствии мы часто встречались с Палибиным, бывали друг у друга, но что-то неприятное оставалось постоянно в наших взаимных отношениях. В 1871 году Палибин был председателем ученого комитета Министерства путей сообщения; по преобразовании в этом году означенного министерства ученый комитет был закрыт, и Палибин остался за штатом. Он был больной человек вследствие паралича, а так как он уже долго служил и был в самых затруднительных денежных обстоятельствах, то я исходатайствовал сохранение ему содержания, которое он получал по должности председателя ученого комитета.

Окончив поручение по заготовлению материалов для работ по постройке Тульского оружейного завода, я поехал в отпуск в Петербург, где остановился у брата Николая, слушавшего курс в Военной академии. Мы с ним виделись в последний раз летом 1836 г. в проезд его через Тулу из Задонска в Петербург. Во время пребывания моего в Петербурге я неоднократно призывал к себе доктора очень искусного и был чрезвычайно удивлен, когда он не взял денег, которые я хотел ему дать за его визиты. На мое настояние взять деньги доктор отвечал мне: «По вашей обстановке вижу, что вы люди не богатые, и потому приберегите ваши деньги на другие надобности; с меня довольно того, что я получаю от богатых». Этот доктор был медик гвардейского морского экипажа. Невольно сравнивал я этого доктора со многими известными мне московскими докторами, которые не только с меня, но и с гораздо беднейших постоянно брали за визиты, а к не могущим платить и вовсе не ездили.

Из моих старых петербургских знакомых я не застал в живых дяди моего Гурбандта, отца М. Д. Деларю {619}и Сомова. Сын Гурбандта [ Фридрих Егорович ], женившийся на воспитаннице нсвоего отца, уехал служить в Херсон; сын Деларю {620}служил в Одессе; оба в проезд через Москву виделись со мной. Из знакомого мне литературного круга оставался один Плетнев, у которого я был в мое настоящее пребывание несколько раз. На его вечерах было мало литераторов. Я бывал часто у Николая Ивановича Кутузова {621}, служившего во II отделении Собственной Его Величества канцелярии, женатого на внучатной моей сестре, урожденной Ваксель н, сохранившей еще весьма замечательную красоту. Н. И. Кутузов был человек умный, прямой, самостоятельный, весьма усердный к службе и приятный в обращении, когда не находила на него хандра. Его прямота и некоторые странности помешали ему сделать служебную карьеру. Между его странностями упомяну о том, что он очень не любил немцев, в особенности состоящих в русской службе, но при этом часто случалось ему говорить, что на все влиятельные служебные места назначают немцев, а когда случится, что назначат русского, то выберут такого, который хуже немца. Бывал я также у моего старого товарища А. И. Баландина, жившего в это время с Ф. И. Таубе, и у некоторых других товарищей моих, а равно у Н. И. и А. И. Браиловых, сыновей Дарьи Фаддеевны [ Браиловой ], прежде жившей у старого Гурбандта, {о чем я упоминал во II главе «Моих воспоминаний»}, и переехавшей после его смерти к старшему сыну. Младший ее сын брал к себе по воскресеньям и праздникам двух двоюродных братьев моих Александра и Ивана Антоновичей Дельвигов, воспитывавшихся в Дворянском полку. С Цуриковым, выехавшим прежде меня из Москвы и поселившимся в гостинице Кулона {622}, на Михайловской улице, видался я почти каждый день. Он проводил время в высшем кругу петербургского общества, в котором я имел мало знакомых.