Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг. [litres]

Жена моя в будни, {которые я проводил на работах}, занималась чтением привезенных из Москвы книг и ловлею рыбы, которой в рукаве, проходящем у Темрюка, всегда очень много; {бывает время, что рыба слоями совершенно наполняет ее}. Жена привезла с собою из Екатеринославской губернии овражка (суслика) и из него сделала чучело. Это животное появляется почти ежегодно в Новороссийских губерниях в невообразимо огромном количестве и совершенно истребляет хлебные растения. Жена добыла в Темрюке птицу пеликана и очень красивого и молодого орла необыкновенной величины, так что когда он, сидя посреди нашей большой комнаты, распускал крылья, то оставалось мало места для прохода около них. Этот орленок сделался вполне ручным, выходил из комнаты, в которой сидел на свободе. Он долго жил у нас; его застрелили казаки, вероятно, за то, что он ел их кур. Пеликана также убили; из него сделано было чучело. Жена, сверх того, занималась ловлею бабочек, жуков и ужей, которые часто заходили на наш двор; лягушки же постоянно жили в наших комнатах. Вообще жизнь в Темрюке проходила весело, только звон на колокольне, извещавший о смерти одного из жителей Темрюка, наводил грусть. Несмотря на то что Темрюк был тогда очень мал, этот звон иногда слышался по два и более раза в день. Смертность была очень большая.

В одну из тех трех недель, которые я постоянно жил в Темрюке, бывший с нами слуга сестры моей Иван исчез после завтрака; его не могли доискаться перед обедом; по моему извещению разосланы были казаки по разным направлениям, но так как и поздно вечером его не отыскали, то все полагали, что он захвачен какими-нибудь никем не замеченными горцами; наше сожаление и страх были чрезвычайны. На другой день оказалось, что он лег в сено, где проспал преспокойно более 12 часов сряду.

По распущении в июне отряда, работавшего на правом берегу р. Кубани, в первую мою поездку из Темрюка в Андреевский пост я взял с собою жену. Приехав в этот пост, я послал бывшего при мне инженерного кондуктора пригласить зауряд-есаула, командовавшего оставшеюся при работах сотнею казаков. Кондуктор, возвратясь, объявил, что есаул его разругал, сказав, что я сам могу к нему явиться, так как он такой же капитан, как и я, и что есаул показался ему пьяным. Однако же есаул вскоре пришел в мою комнату и грубо сказал, что я не имею права за ним посылать кондуктора, которого он за то, что приходил за ним, арестует. Когда я очень хладнокровно объяснил ему, что он, с его сотнею казаков, состоит, по приказанию наказного атамана, под моим начальством, есаул, которого отделял от меня стол, вынул шашку из ножен и замахнулся ею, чтобы ударить меня по голове. Казаки, видевшие начало этой сцены в окно, вбежали в комнату, схватили есаула за руки и вытащили вон. Жена моя гуляла в это время около поста. Я, выйдя из комнаты, приказал скорее закладывать тарантас, в котором мы приехали, и рассказал жене о случившемся. Не успели еще заложить тарантас, как прибежал ко мне тот же есаул. Он, стоя на коленях, просил прощения и о том, чтобы я об его поступке не передавал наказному атаману. На ответ мой, что я не могу скрыть от атамана его поведения, он пополз за нами на коленях, прося у меня и у жены, которую удерживал за ее платье, простить его, говоря, что атаман разжалует его в простые казаки, что он все чины заслужил в бою с горцами и что если я его прощу, то будет со мной Божие благословение, а в противном случае я и жена моя, и если у меня есть мать, то и она попадемся в плен к горцам. По приезде в Темрюк я рассказал о случившемся полковому командиру А. Л. Посполитаки, который, сейчас же сменив зауряд-есаула, посадил его под арест и донес Завадовскому. Последний немедля приехал из Екатеринодара; я его просил по возможности ограничить наказание зауряд-есаула.

В одну из моих поездок из Темрюка в Андреевский пост я взял с собою жившего у нас шурина моего Анатолия. Вскоре должен был прийти на левый берег Кубани отряд для устройства укрепления и сообщения от него до Кубани. Проект этого сообщения был составлен по осмотру местности 19 февраля 1841 г. в ночное время, а потому я хотел его поверить. Очень любя подвергать себя опасностям, я вздумал, взяв с собою двух пластунов, с ними переехать на неприятельский берег р. Кубани. Шурин мой, Анатолий, упросил меня взять его с собою, на что я согласился с условием, чтобы он о нашем переходе через Кубань не говорил сестре своей. После нескольких часов, проведенных за Кубанью, заметив горца, бежавшего от нас к саклям, мы немедля вернулись на правый берег Кубани. По возвращении в Темрюк Анатолий не мог не похвастаться перед сестрой тем, что был на неприятельском берегу, и понятно, что мне крепко от нее досталось за эту отвагу.

В другую поездку в Андреевский пост, когда я верхом осматривал работы от Андреевского поста к Кубани, налетела огромная масса саранчи, так что вдруг в ясный день сделалось совершенно темно. Саранчи было такое множество, что, когда я уже сел в тарантас, она еще не успела вся пролететь, и я ехал днем, как будто в сумерки.

Военный министр, по осмотре Закавказья и восточной части Кавказа, должен был ехать из Ставрополя в область черноморских казаков и при этом осмотреть мои работы. Впоследствии я узнал, что он вызовет меня в Ставрополь, а сам оттуда поедет прямо в Петербург. В это время у меня сильно заболел один из моих слуг, а перед этим только что умер слуга, приехавший с моим шурином Анатолием. В Тамани не было никаких средств вылечить заболевшего, послать же его в фанагорийский военный госпиталь, расположенный близ Тамани, было бы бесполезно, так как он, как не военный, не был бы принят. Поэтому, несмотря на то что я с часу на час ожидал приказания военного министра прибыть в Ставрополь, я решился сам с женой отвезти больного в Тамань и просить принять его в госпиталь, в чем успел; он через месяц выздоровел.

По возвращении в Темрюк я узнал, что военный министр, торопясь в Петербург, не вызовет меня в Ставрополь и что им послан для осмотра моих работ его адъютант, {князь Владимир Иванович Барятинский, (впоследствии} генерал-лейтенант и президент придворной конюшенной конторы), который, осмотрев со мной работу, произведенную на правом берегу р. Кубани у Варениковой пристани, уехал в Петербург.

Чернышев возвратился в Петербург в начале августа и остался по-прежнему военным министром; управлявший же в его отсутствие Военным министерством генерал-адъютант, генерал от инфантерии граф Петр Андреевич Клейнмихель назначен был главноуправляющим путями сообщения и публичными зданиями. Когда я сказал об этом назначении Завадовскому, то он, несмотря на свою хитрость и сдержанность, не мог удержаться, чтобы не сказать мне: «Пусть хоть сделают его фельдмаршалом и чем хотят, только бы подалее от нас».