Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг. [litres]

Первое из стихотворений Языкова начинается следующей строфою:

А. А. Дельвигу

Другое стихотворение Языкова, озаглавленное «Песня», начинается следующей строфой:

«Литературная газета» после Дельвига просуществовала всего полгода.

Незадолго до смерти Дельвига приехал в Петербург брат его жены, Михаил Михайлович Салтыков {439}. Он служил в гусарском полку, стоявшем в западных губерниях, где женился на дочери помещика Россиенского уезда и вышел в отставку. Отец его был очень недоволен этой свадьбой, полагая по своим аристократическим понятиям, что сын его, очень красивый молодой человек, мог бы сделать лучшую партию. М. А. Салтыков, по этим же понятиям, не очень был доволен и замужеством дочери за Дельвига, который не имел никакого состояния и не мог сделать служебной карьеры. Он строг был в этом отношении к своим детям, а не к себе, так как он, как уже было выше сказано, был женат на француженке Ришар, конечно, не из аристократической фамилии.

М. М. Салтыков по приезде в Петербург, найдя Дельвига больным, очень был этим недоволен, объясняя, что он приехал покутить с Дельвигом и что это не удастся. Он очень редко бывал у Дельвига и всегда на короткое время.

В ночь после смерти Дельвига М. М. Салтыков, М. Л. Яковлев и я спали в одной комнате на полу. Классы инженеров путей сообщения начинались в 8 часов утра, а потому я к этому времени был уже в институте, где, объяснив инспектору классов Резимону о понесенной мной потере, получил позволение не приходить в институт до похорон Дельвига.

Я очень скоро вернулся в квартиру, занимаемую Дельвигами, и только что вошел в нее, как был поражен известием, переданным мне Салтыковым и Яковлевым, что недостает денег, по их расчету, более 60 тысяч рублей асс. {440}Они основывали его [ расчет ] на том, что Дельвиг получил <���от тестя> в приданое за женою 100 тысяч руб. асс., что его тесть сверх того прислал, при рождении дочери Дельвига, ей в подарок, как обыкновенно выражаются, на зубок, 5 тыс. руб. ассигн., а что нашлось заемных писем на разных лиц всего до 40 тыс. руб. и немного наличными.

Это известие не только огорчило меня, но и удивило в том отношении, что как могли успеть в каких-нибудь два часа узнать об этой потере и зачем было так скоро разбирать бюро покойного, в котором хранились разные бумаги, вместо того чтобы его опечатать, как это водится обыкновенно. Салтыков и Яковлев не нашли нужным дождаться моего возвращения из института для осмотра со мной бумаг, вероятно, потому, что считали меня за мальчика и знали, что у Дельвига не было никакой собственности. Однако же я был офицер, и потому было бы приличнее осмотреть бюро Дельвига при мне. По роду жизни Дельвига, деньги эти не могли быть им прожиты, тем более что, по удостоверению Петра Степановича Молчанова {441}, бывшего статс-секретарем при Императоре Александре I и в это время слепого старца, Дельвиг за два месяца перед смертью получил от него значительную сумму, которую Молчанов был должен Дельвигу и которую последний положил в Петербургский опекунский совет, как тогда называли сохранную казну; билеты этой казны на предъявителя, или как было принято называть на неизвестного, видели у Дельвига незадолго до его смерти; ни одного такого билета в бюро найдено не было.

Трудно предположить, чтобы билеты сохранной казны были потеряны Дельвигом, так как он, по получении долга от Молчанова, почти не выходил из дома. Наконец, если бы он их обронил, то при всей своей беспечности, конечно, {сейчас бы это заметил и} стал бы их отыскивать.

Остается одно предположение, что билеты были украдены из бюро, которое не всегда бывало заперто, но Дельвиг последние дни свои лежал в кабинете, где стояло бюро, и около больного всегда было так много лиц, что едва ли кто-либо решился бы разбирать в бюро бумаги и вынуть некоторые из них. Весьма трудно делать в подобных случаях какие бы то ни было предположения, но я приведу те, которые тогда приходили в голову некоторым лицам. Первое подозрение пало на камердинера Дельвига, но он был неграмотный и потому не мог различить билетов сохранной казны на предъявителя от частных заемных писем, а последние были целы; конечно, нельзя было знать, все ли они были налицо, но почему-то тогда же решили, что недостает собственно билетов сохранной казны на предъявителя и что если действительно они украдены, то человеком грамотным, а потому неграмотного камердинера Дельвига оставили в покое, и даже о пропаже не было заявлено полиции, что также не в порядке вещей.

Салтыков, родной брат владелицы этих денег, и Яковлев, друг Дельвига, были вне подозрения не только по родству и дружбе, но и как люди вообще признаваемые за честных. Они однако же не ушли от нарекания некоторых лиц, уверявших, что билеты унесены Яковлевым с тем, чтобы вдову Дельвига, на которой, как вскоре оказалось, он полагал жениться, поставить в такое положение, чтобы она не могла отказать ему. Салтыков мог не знать о таком поступке Яковлева, а если знал, то допустил его потому, что также желал, как это вскоре объяснилось, чтобы сестра его вышла вскоре замуж за Яковлева. Но все это весьма невероятно. М. М. Салтыков жил впоследствии в Москве, где в пятидесятых годах мы бывали друг у друга. Мало знакомый с московским обществом, он всегда однако же слыл за доброго и благородного человека.

В самый день открытия пропажи денег Яковлев ездил в Александро-Невскую лавру, где вдова Дельвига желала похоронить мужа, но хотя могила стоила по узаконенной таксе только 800 руб. асс., все другие расходы на отпевание и проч. доходили до 10 000 руб., а потому объяснили вдове Дельвига, что эта издержка превышает ее средства, столь уменьшенные оказавшеюся пропажей, и тогда решили похоронить Дельвига на Волковом кладбище.

Жена Дельвига не имела никогда никакого понятия о своих денежных делах и потому не могла ничего разъяснить; говорили, что Дельвиг записывал билеты в календарь, но такой записки не нашли. Председателем {Петербургского} опекунского совета был в то время Сергей Сергеевич Кушников {442}, друг отца С. М. Дельвиг; он приказал отыскать, не было ли внесено Дельвигом или кем-либо в последние два месяца [37]перед смертью Дельвига на его имя, или на предъявителя, суммы приблизительно равной той, которую считали пропавшею, но все было тщетно, и эта значительная сумма пропала без следа.