Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг. [litres]

Вечером 7 мая 1831 г. я с одним из моих товарищей выехал из Петербурга в Москву на перекладной; так называлась простая телега, которую меняли вместе с лошадьми на каждой почтовой станции, для чего приходилось перекладывать все вещи едущих. Шоссе между столицами на многих протяжениях еще не было окончено; проезд по этим протяжениям был весьма неудобный. Зато проезд по отделанному шоссе был превосходен. В ночь с 8 на 9 мая мы проезжали по шоссе, проведенному по Валдайским горам. Тогда каждый почтовый перегон между станциями был около 30 верст, только в Валдайских горах перегоны были гораздо короче, и даже был перегон в 16 верст. Ямщики, на обязанности которых лежала перевозка почт и пассажиров за определенные прогонные деньги, не имели права возить пассажиров более одной станции, чтобы не отнимать работу у своих соседей. Наш ямщик, пользуясь ночным временем и тем, что я с моим товарищем заснули, проскакал мимо трех почтовых станций, сделав таким образом более 90 верст без остановки и по 12 верст в час. По тогдашней дешевизне овса и сена подобная езда в легких экипажах и по шоссе была выгодна для ямщиков, несмотря на незначительность прогонных денег, которые и в настоящее время (1872 г.), будучи несколько повышены против прежнего, составляют только по 3 коп. на версту и на лошадь.

За две станции перед Тверью по страшным пескам мы тащились шагом и встретили две также шагом едущие коляски, запряженные большим числом лошадей. На предыдущей станции нам сказали, что мы встретимся с фельдмаршалом графом Паскевичем-Эриванским {470}. Тут я его увидел в первый раз. В Петербурге не было известно, что Паскевич вызван с Кавказа и что он скоро заменит главнокомандующего действующей армией в Царстве Польском графа Дибича-Забалканского {471}, который умер в конце того же мая.

В Москве остановился я у дяди моего князя Александра Волконского. Он года за три женился на княжне Софье {Васильевне} Урусовой, дочери князя Василия Алексеевича Урусова, который в первом браке был женат на родной тетке моей матери, Анне Филипповне Ярцевой, а во втором на Анне Ивановне Семичевой. Сестра моя Александра воспитывалась в доме Урусовых в Ярославле четыре года, {и по этому случаю я о них упоминаю в I главе «Моих воспоминаний»}.

Дядя мой князь Дмитрий Андреевич Волконский ездил в 1827 г. в Ростов, чтобы проведать вдову незадолго умершего двоюродного <���его> брата Николая Ивановича Колесова {472}, а оттуда проехал в Ярославль повидаться с Урусовыми, где влюбился в упомянутую старшую дочь Урусовых от второго брака, Софью. Не знаю, делал ли он предложение жениться на ней, но известно, что он ей не нравился и что, возвратясь в Москву, он рассказал своему старшему брату о виденной им красавице. Вскоре последний поехал в Ростов также навестить вдову Колесову, а оттуда поехал в Ярославль, где, влюбившись в ту же дочь Урусовых, сделал ей предложение. Отец ее [ князь В. А. Урусов ] сначала не соглашался на этот брак ввиду разности лет жениха и невесты: первому было под 50, последней было 20, а также из опасения, что будто бы существует родство между женихом и невестою, так как первая жена князя Урусова была родная тетка жениху. Но дядя Александр умел понравиться, несмотря на лета свои, молодой Урусовой, и вскоре они обвенчались. Я теперь в первый раз увидел мою тетку, которая действительно была красавица. Дядя нанимал в Москве очень хороший дом, желая доставить все удобства молодой жене {своей}, которую вообще баловал, она же не любила выездов и была домоседка. Дядя меня очень любил; жена его была дружна с моей сестрой, с которою вместе воспитывалась, вскоре полюбила и меня; у дяди я нашел тетку мою Прасковью Андреевну Замятнину с сыном Николаем, мальчиком лет десяти. Муж ее в это время был в польском походе. Я много играл с двоюродным братом моим и раз чуть было не уронил его из второго этажа в пустоту винтовой лестницы. Едва успел удержать, страшно испугался тем, что мог изуродовать единственного сына моей тетки.

Мать моя не могла дождаться в Москве моего приезда; хозяйственные заботы требовали ее присутствия в подмосковной деревне. Я также не мог немедля ехать к ней, обязанный представиться моему временному начальнику майору Четверикову, управлявшему изысканиями по устройству шоссе от Москвы до Брест-Литовска, и испросить дозволение на кратковременную отлучку. Но представиться Четверикову было не так легко; его никогда нельзя было застать дома; он играл по ночам в карты, спал целое утро и приказывал всем говорить, что его нет дома. На производившиеся под его управлением изыскания были назначены вместе со мной мои товарищи: Пятов, Май н, барон Виттенгейм {473}и другие. Напрасные посещения Четверикова надоели нам, и некоторые из нас решились записаться, что такие-то были, чтобы представиться, остановились в Москве там-то. Но мне необходимо было видеть Четверикова, чтобы испросить дозволение на отлучку в деревню. Я пошел к нему на другой день и по особому счастью застал его; он мне сделал выговор за то, что я вместе с другими позволил себе представляться к нему запискою, полагая нашею обязанностью до тех пор приезжать к нему, пока не застали бы его дома, к чему присовокупил, что если бы мы это сделали с другим начальником, то дорого бы поплатились.

Получив дозволение ехать к матери, я поспешил им воспользоваться. Тетка моя Замятнина хотела присутствовать при радости моей матери. Рессорного экипажа у нее не было. Дорога между Москвой и Подольском была не шоссирована и весьма неудобна. По этой-то дороге она поехала со мной в простой телеге.

Во всей этой главе моих воспоминаний я ни слова не говорил о моей матери. Но письменные ее сношения со мной не прерывались; она посылала мне немного и денег. Письма, всегда написанные с большим умом и чувством, большей частью заключали в себе наставления, которыми она полагала меня отвратить от лени, беспечности, издержек, не соответствующих нашему состоянию, и от других пороков. К сожалению, эти наставления, как мог заметить читатель, мало на меня действовали, и, при всей моей любви к матери, я как-то неохотно распечатывал ее письма, вперед уверенный, что в них заключаются наставления, которых я не исполню. Во всяком случае, большей частью того, что во мне есть хорошего, я, конечно, обязан этим письмам.

Не буду говорить о радости матери и сестры, когда они меня увидали в их маленьком доме Чегодаева, {описанном в первой главе «Моих воспоминаний»}. Сестре, которую я оставил 14-летней девочкой, было теперь 19 лет. Я нашел ее истинной красавицей; в особенности белизна лица и румянец на щеках были необыкновенно нежны.

Проведя несколько дней в Чегодаеве, я вернулся в Москву на службу. Четвериков обещался дать мне занятия в самой Москве, а для практических занятий не посылать далеко. Вследствие этого, чтобы провести со мной 3 месяца, назначенных для моей практики, мать моя переехала в Москву во флигель дома [44]дяди моего князя Дмитрия Волконского, где и я поселился с нею. Дядя в это время был в своем имении, с. Студенце, которое он наследовал вместе с дядей Александром от их брата Николая, умершего в турецкую войну 1828 и 1829 г.