Ольга Медведкова - Лев Бакст, портрет художника в образе еврея

Все, кто знаком с принципом парализующего волю «двойного понятия» [600] Двойное понятие, или двойная связь: принцип в психологии, разработанный Грегори Бейтсоном и его последователями. Одновременно даются два взаимоисключающих указания, например: «будьте непосредственными!» – где «будьте» означает опосредованность. , без труда узнают его здесь: евреям обещают равные с другими народами политические права при условии, что они ими не воспользуются.

Как мы помним, Бакст был пламенным приверженцем первой русской революции, позволившей ему вернуться «к религии предков», готовым работать на нее, служить ей своим мастерством, силами и временем. Правда, оставался он при этом верен себе, свободы искал прежде всего творческой. Ни в одной из революционных еврейских организаций, созданных в 1905–1907 годах, он не состоял [601] Об отношении к участию евреев в революционной деятельности см.: Галина Элиасберг, «Разбросаны и рассеяны»: русско-еврейская драматургия 1900–1910-х гг.», Русско-еврейская культура, указ. соч. С. 216–248 (особенно с. 231–233 о драме Жаботинского Чужбина ). . Вот как писал он об этом Бенуа в Париж, удивляясь тому, что тот не возвращается в Россию и не присоединяется к их веселой, нервной, яркой и смелой работе: «Постепенно исчезнет „кровь“, надоевшая lèse majesté [602] неуважительный тон, непочтительность (франц.). , политическая карикатура, и войдет незаметно чисто художественный рисунок, летящий в полувечные, социальные, больные места… ‹…› Если Гржебина [603] Издатель Жупела , о котором идет речь. посадят в тюрьму за его рисунок [604] Что и случилось: Гржебин был приговорен за рисунок «Орел-оборотень» к восьмимесячному заключению. , то я охотно приму редакторство и выведу Жупел из тины политических карикатур на чудную, богатую художественными исканиями дорогу чисто социального и чисто художественного, forcément [605] разумеется ( франц .). современного à outrance [606] предельно ( франц .). рисунка, картины! Да!» [607] МДО, 2. С. 101. Письмо от 9 декабря 1905 г. Это утрирование художественного языка Бакст демонстрировал в таких, например, работах, как обложка с изображением Зевса-громовержца для первого номера Сатирикона за 1908 год, в которой он вызывающе непочтительно (lèse majesté) использовал классический язык в карикатурной форме.

Интересно отметить эту защиту Бакстом «социального» как «полувечного», благородного и достойного серьезного искусства против «политического» как провокационного, случайного и, главное, «кровавого». Со всей очевидностью, противостояние политического и социального было для Бакста одним из частных случаев того общего противостояния сильной и слабой культурных позиций, о котором мы писали выше. В противовес политической силе Бакст выбирал социальную слабость, означавшую перенос точки зрения сверху вниз, на «больные места», разговор от лица незащищенных и бесправных.

Одной из форм такой не политической, а социальной деятельности (а вместе с тем и возможностью выкрутиться из полунищеты, в которую повергли художника сложные отношения и регулярные разрывы с богатой и капризной женой), стало в то время для Бакста преподавание в школе Званцевой [608] Левинсон имени ее не упоминал, а писал о создании самим Бакстом, вместе с его другом Добужинским, своей школы, противопоставленной Академии, удивительные результаты которой он показал на выставке 1910 г. в редакции журнала Аполлон . . Приглашение к работе в основанной ею школе он получил от Елизаветы Николаевны в 1906 году, когда она переехала в Петербург и поселилась в том же доме, в который за год до того въехал Вячеслав Иванов [609] О преподавании Бакста в школе Званцевой см.: Ирина Пружан, указ. соч. С. 120–123; Елена Теркель, «Школа Бакста: в поисках своего пути», Наталья Автономова, John E. Bowlt (изд.), Лев Бакст, к 150-летию со дня рождения , Москва, Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина, 2016. С. 291–295. . Преподавал Бакст в школе с перерывами до 1910 года. Как во многих частных художественных академиях, школах и студиях, расцветших в Европе с конца XIX века, сюда устремились нежелательные или недозволенные в академиях евреи и женщины; так что среди учеников Бакста оказался, например, Марк Шагал. В своих воспоминаниях он рассказывал, как, живя в Петербурге, мечтал попасть в знаменитую «школу Бакста»; хотя плата там была немалой – 30 рублей в год, и достать ему эту сумму было непросто. Несмотря на равноправное с Бакстом сотрудничество в школе Званцевой Мстислава Добужинского, школа была известна именно благодаря Баксту и называлась часто его именем. Из многочисленных воспоминаний учеников этой школы мы знаем, что Бакст появлялся в мастерской раз в неделю и подвергал их этюды, созданные за это время, беспощадной критике. Среди довольно банальных наблюдений, записанных учениками, по которым непросто догадаться об истинном содержании преподавательской работы Бакста, мы встречаем несколько интересных для нас упоминаний: например, тот факт, что Бакст водил их в Эрмитаж, в частности в залы греческого и египетского искусства, в которых он был как дома. Там он «удивительно давал почувствовать „дыхание жизни“, проводя пальцами вдоль руки одной из египетских статуй, очерченной почти двумя параллельными, все же полной жизни, благодаря незаметным уклонам этих параллельных» [610] Ю.Л. Оболенская, В школе Званцевой под руководством Л. Бакста и М. Добужинского, 1906–1910 , ГТГ, отдел рукописей, цит. по: Ирина Пружан, указ. соч. С. 122. . Читая это свидетельство, мы вспоминаем описанную Бакстом в книге Серов и я в Греции комическую сцену: когда они с Серовым рисовали в музее Олимпии фронтон с храма Зевса, и Баксту вдруг непременно понадобилось взобраться на табурет и погладить мраморные плечи древних гречанок…

Вспоминается и рисунок, которым еще в 1901 году Бакст украсил сонет Бальмонта «Слияние», напечатанный в журнале Мир искусства. Впоследствии художник неоднократно воспроизводил эту виньетку в своих публикациях. Сонет Бальмонта вызывал к жизни тот образ Эроса, о котором грезила декадентская культура: андрогин – женщина и вместе с тем юноша; лик жестокий, звериный и вместе с тем ангельский. Именно по такой пограничной, двоящейся, химерической модели святой проститутки, влюбленной убийцы, mantis religiosa строился, например, образ Саламбо у Флобера – любимого писателя символистов. И Бакст, начиная с «Саломеи», именно так лепил образ Иды Рубинштейн.