Барт ван Эс - В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной

Эверс и ден Брейен пришли в ярость, и Йоханна Вигман за укрывательство была отправлена в концлагерь в Вюгт.

Свидетель номер 147 – владелец соседнего кафе, Корнелис ван Торен. У него самого была дочь по имени Яннетье, ровесница Мипи. По его словам, Эверс и ден Брейен сначала обыскали кафе, а уже потом вломились в соседнюю квартиру. Когда они ушли, ван Торен решил выждать, что будет дальше, и около полуночи к нему в бар вбежала Мипи. За ней влетел Эверс, целясь в девочку из револьвера и крича: «Все, загнал в угол!»

– Я просто зашла попрощаться с Яннетье, – ответила та.

Страшнее всего свидетельство под номером 148. Оно написано отцом Мипи, скромным кондитером из большого города, – он владел небольшим делом, как и отец Лин. Мипи тоже была единственной дочерью, и ее родители тоже решили, что девочка будет в безопасности, если спрятать ее у неевреев, а потому отослали в другой город. Сами они тоже укрылись в убежище, но их поймали. В страшный момент ареста они хотя бы утешались мыслью, что для дочери все сделали правильно.

Но когда родителей Мипи поместили в Вестерборк, голландский перевалочный лагерь на пути в Аушвиц, девочку под стражей привезли к матери.

Читая это, я думаю о своих жене и детях и представляю такую нежеланную встречу. И как наяву вижу улыбку, с которой Мипи узнаёт маму.

Всю семью Вископер отправили в Польшу. Когда они прибыли, жену и дочь на глазах Мишеля Вископера забрали и увезли куда-то на грузовике.

Мишель, отец Мипи, был одним из пяти тысяч двухсот голландских евреев, выживших в лагерях смерти, но в Нидерланды он вернулся без семьи.

Несколько минут я сижу в читальном зале неподвижно. Затем слово за словом переписываю дело Мипи в свой ноутбук, набирая текст как можно быстрее.

Карьера, которую Харри Эверс сделал в военное время, такая же, как у множества коллаборационистов, фигурирующих в архивных записях. Едва соотношение сил изменилось, они стали подумывать, как бы переметнуться на другую сторону. Летом 1943 года, когда депортация голландских евреев близилась к завершению, наступление вермахта в России остановилось. Уже весной бывшие голландские служащие, не занятые в жизненно важных отраслях, получили повестки в трудовые лагеря в Германии, а к июлю туда были отправлены четверть миллиона человек. Тысячи, а потом и сотни тысяч людей стали прятаться, чтобы избежать этой участи. И чем активнее власти их разыскивали, тем больше росло возмущение действиями оккупантов среди местного населения. Если в начале года никакого вооруженного сопротивления еще не было, то за последние два месяца 1943 года оно стремительно выросло. Тем временем небо заполонили бомбардировщики союзников, и Эверс, как и другие, забеспокоился из-за того, что творил.

Поэтому с нового года он принялся активно помогать Сопротивлению и при любом удобном случае рассказывал, что по приказанию своего руководства мужественно работал как двойной агент. Со временем он приносил все больше пользы. Наконец, когда по польдерам загрохотали канадские танки, он обошел дома и кафе, навестил старых друзей и заставил поклясться в верности, угрожая ножом. Едва война закончилась, он даже вернул некогда украденное пианино, правда уже сильно поврежденное, в дом того самого еврея.

Примерно год Эверс оставался на свободе, но 13 февраля 1946 года в Тилбурге его арестовали в налоговой конторе неподалеку от его родного дома. При аресте у него обнаружили заряженный пистолет. Выяснилось, что имелся у Эверса и запас гранат. Сопротивления он не оказал.

В итоге Эверса приговорили к восьми годам тюрьмы, а по апелляции срок заменили на три с половиной года. Соразмерное делам наказание – учитывая, что даже Альберт Геммекер получил всего шесть лет, а ведь этот знаменитый «смеющийся комендант» Вестерборка закатил вечеринку по случаю отправки сорокатысячной жертвы в Аушвиц. Отбыв свой срок, Эверс вернулся в общество и благополучно женился во второй раз – правда, быстро развелся. Он прожил семьдесят три года, умер в начале 1990-х, и даже тогда некоторые в Дордрехте считали его героем и жертвой неправедного суда.

Наконец я перевязываю последнюю пачку документов. На следующее утро Стивен встает пораньше, чтобы проводить меня на поезд. И только по дороге на вокзал, тот самый, с которого Лин когда-то увезли в Дордрехт, Стивен указывает на свою медаль с ленточкой и поясняет: это награда, которую его дед по отцу получил за героическое участие в Сопротивлении. После его смерти медаль носить никто не собирался, и теперь ее надел Стивен.

Двери вагона с шипением закрываются, поезд трогается. Стивен стоит на платформе и с улыбкой машет мне. Я поднимаюсь на второй этаж вагона в поисках свободного места, а сам спрашиваю себя, зачем взялся за эту работу. Лин спросила: «Что вами движет?» Историй, подобных ее собственной, так много, и к тому же беспристрастные факты уже записаны для архива «Фонда Шоа» – его вскоре после съемок «Списка Шиндлера» в 1994 году основал Стивен Спилберг. Что еще я могу к этому добавить?

Вокруг меня стучат по клавиатурам ноутбуков утренние пассажиры, а пригороды Гааги проносятся за окнами все быстрее. Тяжелый вагон бежит по ровным рельсам почти беззвучно. Как прямые и плоские трассы, по которым я ехал в Гаагу, так и плавное и мерное движение поезда словно отдаляет меня от мира за окном. В Нидерландах поездка по железной дороге – совсем не то, что в большинстве стран: от довоенной инфраструктуры здесь почти ничего не осталось. Поэтому и прошлое не столь осязаемо, как в Англии, где всё дребезжит и выглядит таким старым. И все-таки я еду тем же маршрутом, которым семьдесят лет назад везли Лин, разлученную с родителями: рельсы проложены по той же земле. Я отвожу взгляд от окна, рассматриваю современный дизайн вагона и задаюсь вопросом: можно ли вообще написать что-то такое, чтобы проследить незримую связь между прошлым и настоящим Нидерландов? И еще я думаю о своей семье и ее отношениях с Лин.

Вторая страница красного фотоальбома на столе в амстердамской квартире Лин посвящена началу 1940-х. Заголовок «Дордрехт» подчеркнут. Всего здесь девять снимков. Под заголовком – две фотографии одной и той же пары детей: девочка и мальчик стоят рядом, но почти не касаются друг друга. Али и Кес.

Верхний снимок сделан зимой, и он более ранний. Возможно, их сфотографировали еще при жизни матери: Али, старшей, здесь не больше трех лет. В одной руке у нее кукла, а другой она поддерживает братика, который сосредоточенно пытается удержаться на ногах. На нижнем снимке, сделанном несколько лет спустя, Кес подался вперед и нахально улыбается в объектив, склонив голову набок.

Фотограф снимал детей сверху, поэтому они и смотрят снизу вверх, выжидательно, а фона вокруг них слишком много. Али на этом кадре стоит позади Кеса, в его тени – можно подумать, что не только буквально, но и фигурально.