Барт ван Эс - В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной

Глубоко в подлеске спрятан старый «джип», задвинутый глубоко в кусты, под нависшими кронами деревьев. Дядя Эверт подруливает прямо к машине. Лин понимает – он продумал все заранее. Он прислоняет мотоцикл к штабелю брошенных автомобильных камер. Лин так и сидит, не слезая с мотоцикла. Она зажмуривается и чует вонь моторного масла, которая мешается с запахом мха и листвы. На миг открыв глаза, она видит лобовое стекло «джипа», заросшее мхом. Забираться в кабину нужно по ступеньке возле колеса, и дядя Эверт с расстановкой произносит: «Ты сама этого хотела».

Снова никаких вопросов и ответов, а после этого случая его приезды на мотоцикле становятся столь же будничными, как школа или церковь. Если верить матери и отцу ван Лар, дядя Эверт с Лин «особенно дружны». Супруги не видят ничего необычного в том, что дядя Эверт регулярно забирает девочку, а если и видят, то списывают это на странности самой Лин.

Лето заканчивается, наступает осень, и Лин исполняется двенадцать. Густая зеленая листва облетела, и в лесах теперь светлее. Но земля под ногами холодная и сырая. Старый «джип», к которому дядя Эверт возит Лин, постепенно рыжеет, как и листва вокруг. Фары у него теперь молочно-серые, запотевшие от тумана. В осенних сумерках Лин совсем забывается и уже не помнит, кто она. Девочка все молчаливее, все пугливее, как раненый зверек.

А потом, в середине сентября, за Лин внезапно является совсем другой гость. Лин смотрит с лестничной площадки и не верит своим глазам. Вернулась госпожа Херома!

Едва увидев девочку, Тоок Херома без спросу проходит в дом мимо матери ван Лар. У подножия лестницы она распахивает руки, готовая обнять Лин.

– Линтье, как я рада тебя видеть! – восклицает она.

Час спустя они вдвоем сидят на скамейке, выходящей на пустошь, в лучах бледного солнца. Им предстоит серьезный разговор, и девочка сама должна решить, что для нее лучше.

Сначала – расспросы о ее здоровье и школьной успеваемости. После каждого ответа воцаряется молчание, потому что госпожа Херома записывает что-то в свою книжечку. Иногда она на минуту-другую замирает, размышляя с ручкой в пальцах. Покончив с вопросами, госпожа Херома кладет записную книжку на скамейку, смотрит вдаль на деревья, а потом переводит задумчивый взгляд на Лин. Наконец она говорит:

– Ван Лары присматривают за тобой уже очень давно. Семья у них маленькая, у тебя своя комната, да и Яп, наверно, уже стал тебе как родной брат. Конечно, братья порой раздражают, и в любых семьях случаются ссоры, но Беннеком – славный поселок, и ван Лары хотят, чтобы ты осталась жить у них. Зарабатывать можешь как служанка, выполняя хозяйственные дела. И будешь продолжать учебу: в школе ты успеваешь хорошо. Ну, что ты сама об этом думаешь?

Лин смотрит вниз, сквозь планки скамьи на землю.

Что она об этом думает?

Она не привыкла, чтобы ее мнением интересовались. Лин не сводит глаз с узкой полоски земли и желтой травы.

– Я не хочу тут оставаться, – говорит она словно самой себе.

– А куда бы ты хотела?

Ответ находится мгновенно.

– Я хочу обратно к ван Эсам, – твердо отвечает Лин, поднимает глаза и щурится от низкого солнца.

Теперь, произнеся эти слова, Лин как наяву видит дом на Билдердейкстрат, и своего друга Кеса, и Али, и Марианну, и тетушкину кухню. Да, только там, и нигде больше, она снова сможет быть ребенком.

Разумеется, быстро подготовить возвращение не получится. Сначала госпожа Херома должна сама вернуться в Дордрехт и посмотреть, как все уладить. Неделя ожидания тянется долго, и Билдердейкстрат все больше захватывает воображение Лин. Она мечтает пойти купаться с Анни Мокхук, как раньше, или навестить фрау Брёйне, соседку напротив. С каждым днем мир вокруг делается все реальнее. Лин боится, как бы за ней не приехал дядя Эверт – давно уже он так ее не пугал.

Наконец наступает суббота, и приезжает госпожа Херома. Завтрак не лезет Лин в горло, а от дверного звонка сердце у нее подпрыгивает в груди. Госпожа Херома стоит на пороге, занятая разговором с госпожой ван Лар. Потом улыбается и машет Лин, но к ней не торопится, а уходит в гостиную побеседовать со взрослыми. Лин пока отсылают обратно наверх. Она ждет, в животе у нее все сжимается от нетерпения, но вот наконец ее зовут.

– Так, сейчас мы с Лин пойдем прогуляемся, – коротко объявляет госпожа Херома и берет девочку за руку.

Они идут по улице, госпожа Херома что-то говорит. Но у Лин далеко не сразу получается вникнуть в ее слова. У ван Эсов все благополучно, и они шлют Лин наилучшие пожелания. Сейчас они очень заняты: тетушка скоро родит малыша, семья только что переехала в новый дом. Дядя Хенк сменил работу. Теперь он распределяет в городе жилье. Это очень важная работа, и его помощь требуется многим. Кроме того, он неважно себя чувствует после тюрьмы, куда его посадили за то, что в войну он сражался против немцев. Наконец, в Дордрехте сейчас живется не очень хорошо, потому что он сильно разбомблен. Мостов нет, до сих пор голодно, частенько не топят, и отключается электричество. Все это означает, что сейчас Лин нельзя переезжать к ван Эсам.

Для Лин все это звучит бессмыслицей, она пытается понять услышанное – и у нее перехватывает дыхание. Тоок Херома протягивает руку, хочет утешить Лин, но слишком поздно. В сознании девочки разверзлась пропасть. В панике она безучастно смотрит перед собой, скривив рот. Ей кажется, она падает и падает – до самого центра земли.

Тоок Херома пугается не на шутку.

– Линтье, я спрошу их еще раз, – обещает она, но Лин так оглушена горем, что еще долго ничего не слышит.

В амстердамской квартире Лин пробило семь. Рассказывая о тех минутах, она слегка запинается, но не от избытка чувств, а потому, что изо всех сил старается ничего не упустить.

– Мне сообщили, что они не хотят забрать меня обратно… Она вернулась и сказала: нет, невозможно. От этого я была как в тумане.

Наступает долгая пауза.

– Я ушам своим не поверила. Я ведь так надеялась, что они меня возьмут, всем сердцем этого ждала. Только это мне и казалось спасением.

Мы снова молчим, и я задаюсь вопросом, отчего мои бабушка и дедушка отказали Лин. После ее отъезда семья прятала еще двух еврейских детей, которые потом вернулись к своим родным. Может быть, мои бабушка и дедушка решили, что это произойдет и с Лин? Им тогда жилось очень трудно, и они уже и так очень много сделали. Правда, за давностью лет мне не выяснить точно, что именно у них просили и как именно они ответили. Когда Тоок вторично попросила их приютить Лин, они согласились, охотно и радушно.

Как бы там ни было, а первый отказ подорвал нечто очень драгоценное – то чувство уверенной сопричастности семье, которое, быть может, стало для Лин главным даром, полученым от моих бабушки и дедушки.