Виктор Минут - Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

Он мне объяснил, что он батальонный комиссар, и на мой вопрос о комитетах рассказал вышеприведенное.

Комиссаров в каждом полку пять: два при полковом командире и по одному в каждом батальоне. Назначение их – политический контроль над командным составом, состоящим большей частью из бывших офицеров. Такие же комиссары существуют во всех штабах. Корпус комиссаров комплектуется надежными партийными работниками, известными своей революционной деятельностью, или такими людьми, за которых поручился кто-либо из главарей революции. В большинстве случаев это не военные люди, а из рабочих или же просто люди, что называется, с ветра. Значительная часть их евреи. Знакомец мой был не еврей, а рабочий с фабрики Рябушинского.

Внешний вид солдат Красной армии довольно приличный. Во всяком случае, не видно теперь обычного типа солдата Временного правительства: расстегнутая шинель, фуражка на затылке и неизменная папироска в зубах. Теперь все чисто и опрятно одеты, даже, можно сказать, подтянуты, несмотря на то что отдание чести при мне еще не существовало.

Что касается духа этой армии, то, судя по тому, что мне пришлось самому наблюдать и слышать от многих, дело обстоит совершенно иначе.

Революционного энтузиазма, подобного тому, который помогал полуодетым, голодным и малообученным солдатам Великой французской революции побеждать испытанные в боях австрийские и прусские войска, конечно, нет и помина. Да откуда же ему и взяться, когда почти вся крестьянская масса, составляющая большую часть контингента Красной армии, только спит и видит, «когда настанет конец этой власти». Когда я был призван первый раз, то некоторые из соседних крестьян, конечно, наедине, говорили мне:

– Барин, идите к нам на службу. Возьмите себе под команду наших парней да обратите их против этой власти. Просто невмочь дольше терпеть.

А вот второй случай во время моего последнего призыва. Иду я с вокзала железной дороги на сборный пункт. Со мной идут одновременно призванные парни в возрасте от 24 до 28 лет. Кое-кто из них, видя мою седую бороду, предлагает понести мешок или помочь чем-либо другим. Наконец остаются при мне двое-трое.

– Ах, барин, – говорит один из них, – уж так неохота идти на службу к этой власти, что и сказать не могу. То ли дело позвали бы свергать ее, так с удовольствием пошел бы. Ну да все равно: пошлют меня на фронт – так сейчас же обернусь против них.

Другие спутники поддакивают.

Фактические подтверждения этого господствующего настроения в Красной армии мне приходилось наблюдать и на фронте во время моего пешего путешествия близ Лиды (Сувалкской губернии) [41], где в середине марта происходили боевые столкновения с незначительными передовыми частями польских войск. Обидно было слушать, когда рассказывали, как целые полки бежали при появлении неприятельских разъездов и останавливались только тогда, когда не видели за собой погони.

Мне самому пришлось встретить несколько дезертиров, но лично их не расспрашивал, избегая вообще соприкосновения с кем-либо, кроме местных крестьян.

Что из себя представляет командный состав и каково его настроение?

Не приходилось мне сталкиваться с офицерами, выпущенными из новых советских [учебных] заведений. Не думаю, чтобы они обладали высокими качествами. Полагаю, что они стоят ниже тех офицеров, которыми пополнялась армия во время войны путем понижения образовательного ценза и ускоренных выпусков. Перейду к офицерам прежней армии, которые, частью по принуждению, частью добровольно, пошли на службу в советские войска.

Призывая офицеров на службу, советское правительство обязало вместе с тем все учреждения и предприятия, в которых служили бывшие офицеры, уволить их от службы. Офицеры, таким образом, были поставлены в положение, из которого было только два выхода: или бежать с риском расстрела в контрреволюционные части, или идти на службу в советские войска. Более решительные и не связанные семьями предпочли первый выход, прочие, скрепя сердце, решились на второй. К последнему решению в значительной степени склоняли, во-первых, казенный продовольственный паек и, во-вторых, громадные денежные оклады, которыми щедро обеспечивало своих служащих советское правительство.

Мой знакомый штабс-капитан, о котором я уже упоминал, бывший в дореволюционное время субалтерн-офицером [42], уже в начале этого года, служа в штабе Юго-Западного фронта, получал 1800 рублей в месяц на одной из адъютантских должностей. Потом, я слышал, оклады были еще повышены.

Лично мне не известно ни одного случая поступления в советскую армию кадровых офицеров по убеждению, вследствие сочувствия осуществляемым большевиками социальным реформам. Слышал о некоторых подобных лицах, но говорить с ними не приходилось. Например, мне говорили, что контрреволюционное восстание в Ярославле было подавлено бывшим ротмистром Декероном {125}. Приводили еще несколько примеров, как Муравьева {126}, победителя Керенского, впоследствии погибшего, полковника Каменьщикова {127}, сорвавшего с себя погоны и попиравшего их ногами, и других, но никого из этих лиц я не знал раньше, не встречал и впоследствии. Подавляющее большинство кадровых офицеров, находящихся на службе у советского правительства, по моему твердому убеждению, служит исключительно по принуждению, втайне приветствуя каждый успех контрреволюции. Если что и удерживает их от активного участия в свержении советской власти, так это страх перед расстрелом, так как за каждым шагом, за каждым их словом следит недремлющее око революционного комиссара, усматривающего контрреволюцию в каждом пустяке, где и помину о ней нет.

Участие бывших офицеров в обучении Красной армии, несомненно, принесло свои плоды и сильно способствовало повышению ее качества, без их инструкторской работы боевое значение ее, конечно, было бы ничтожно, но дух армии, настроение ее от этого не выиграли.

Перейду теперь к высшим начальствующим лицам. Здесь помощь личного состава прежней армии была более необходима, нежели в строю. Если возможно еще хотя отчасти заменить офицерскую работу работой новоиспеченных «красных» офицеров, то для штабной работы, для органов высшего командования, снабжения и организации армии у большевиков своих годных работников не было. Людей с апломбом из среды разных фронтовых, армейских и окружных комитетов, мнящих себя компетентными во всех вопросах, было сколько угодно, но люди эти годны были только для разрушительной работы, которую они выполнили великолепно, уничтожив прежнюю армию в течение нескольких месяцев. Для созидательной же работы эти люди не годились вовсе, и советской власти пришлось прибегнуть к помощи тех же ненавистных «генералов царского режима».