Виктор Минут - Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

Некоторая часть этих генералов, в особенности в центральных управлениях и учреждениях, и не покидала своих постов, продолжая работу при содействии революционных комиссаров. Мотивом для подобного решения служила опять-таки безвыходность положения людей, большей частью пожилых, обремененных большими семьями. Но этот контингент был недостаточен, кроме того, необходимы были люди и на командные должности в строю, так как все прежнее начальство большевистской революцией было выметено из армии дочиста. Тут советское правительство кликнуло клич, а затем, когда оказалось, что откликнулось очень мало, прибегло и к принуждению, о чем упомяну ниже.

Результаты этого отчасти добровольного, отчасти вынужденного поступления на советскую службу генералов, иногда известных своей деятельностью еще при прежнем режиме, были весьма благоприятны для советской армии. Во-первых, работа опытных в военном деле лиц не замедлила принести свои плоды в смысле упорядочения и улучшения советской армии; во-вторых, явление это произвело сильное впечатление на общество, как доказательство укрепления советской власти. Кроме того, пример таких генералов, которые занимали очень высокие посты в прежней армии, увлекал многих из числа колеблющихся и, я думаю, в настоящее время советская власть, благодаря этому, не испытывает особого недостатка в офицерах, не уклоняющихся от службы в ней.

Во время моего первого призыва мне как-то пришлось ожидать на станции поезда для отправления в уездный город; станционный буфетчик, давно знавший меня, предложил мне последний номер «Известий Совета солдатских и рабочих депутатов» (издание, заменяющее «Правительственный вестник»), в котором был помещен 4-й список лиц, занесенных в кандидатский список на командные должности высшей аттестационной комиссией, спрашивая с усмешкой, не найду ли я здесь знакомых фамилий. Действительно, в этом списке, содержавшем более ста фамилий, я нашел очень много знакомых из бывших начальников дивизий, бригадных командиров и офицеров Генерального штаба. Так, например, алфавитный список начинал генерал Абалешев {128}, бывший генералом Свиты Его Величества. Если допустить, что предшествовавшие три списка были такого же объема, то число бывших начальствующих лиц, перешедших на службу к советскому правительству, в настоящее время должно быть немалым.

Общий вывод из всего сказанного о Красной армии таков: по внешнему виду армия довольно многочисленна, удовлетворительно снабжена, организована, дисциплинирована и хорошо управляется, – по внутреннему своему содержанию представляет, в подавляющем большинстве своем, людей насильно собранных, ярых противников или, в лучшем случае, не сочувствующих правительственной власти, неспособных поэтому проявить какой-либо энтузиазм в той борьбе, которую ведет советское правительство, и втайне приветствующих успехи своего противника.

Довольно остроумное определение Красной армии приписывают Троцкому {129}: «Красная армия что редиска: снаружи красная, а внутри белая».

Казалось бы, при таких условиях советская армия как боевая сила должна была бы распасться, между тем этого не происходит. Спрашивается тогда, чем же она держится?

Да держится она, и крепко еще держится с помощью террора, чинимого сравнительно незначительным меньшинством, состоящим из инородцев [43]и горсти верных агентов советской власти, отчасти убежденных большевиков, отчасти связавших свою судьбу с этим правительством.

Об инородцах – латышах, китайцах, мадьярах – и распространяться не стоит. Роль их совершенно ясна. Это обыкновенные наемники. Служат они советскому правительству потому, что оно поит, кормит их и платит им большие деньги. Элемент этот, быть может, и надежный, но, как совершенно чуждый русскому народу, естественно, обречен на постепенное исчезновение, так как не имеет источников для своего пополнения.

Остаются, таким образом, агенты советской власти из среды русских. Тут первое место принадлежит матросам, этому «цвету русской революции», прославившимся такими злодеяниями, на которые способны только дикие звери. Затем идут красногвардейцы из петроградских и московских рабочих, которых революция подняла со дна и вынесла на поверхность; среди них есть и интеллигенты с темным прошлым, большей же частью просто хулиганы, как городские, так и деревенские.

Весь этот люд прекрасно сознает, что все благополучие его тесно связано с советской властью, что с падением ее он не только лишится всех земных благ, но неминуемо подвергнется жестокому мщению не столько со стороны новой власти, сколько со стороны народных масс. Корабли у них сожжены, и они с мужеством отчаяния отстаивают советскую власть. Это мне пришлось слышать из уст одного из подобных приверженцев советского правительства. На нашей станции, как и везде, имеется пост железнодорожной охраны человек в пятнадцать. Обязанности этого поста, кроме охраны железной дороги, поддержание на ней порядка, борьбы с мешочничеством (что, в сущности, сводится скорее к ограблению обыкновенных пассажиров, так как настоящие мешочники откупаются взятками), заключаются также в поддержании порядка во всем прилегающем районе. Начальником этого поста был некий Шувалов, солдат, умудрившийся провести всю кампанию в запасных батальонах. Сам из крестьян одной из ближайших волостей. Типичный революционный воин: наглая физиономия, передние зубы выбиты, нахальная речь, разухабистые движения. На станции, как она ни значительна, вследствие недостатка поездов и трудности попасть в них всегда скопляется масса пассажиров, до сотни и более. И вот перед этой многочисленной аудиторией этот оратор разглагольствовал о задачах советской власти, толкуя, конечно, их вкривь и вкось, но совершенно определенно понимая свои обязанности: «Нам, большевикам, необходимо отстаивать свою власть до последней крайности. Нам необходимо все время идти вперед. Если мы остановимся, если мы сдадим хоть немного – мы погибли, нас завтра же всех перевешают».

Мужество отчаяния людей, ожидающих за свои дела жестокой кары, – вот в чем сила Красной армии.

Перейду теперь к обстоятельствам, заставившим меня покинуть Советскую Россию.

Как я уже упомянул выше, страшное горе, разбившее мою жизнь, повергло меня в состояние полнейшей апатии. Я думал только о том, как бы скорее дожить свой век, заглушая повседневными заботами и физическим трудом постоянное ощущение невознаградимой потери. Бездействию своему в период ожесточенной борьбы за спасение родины я находил оправдание перед своею совестью в том, что в настоящее время, когда требуются главным образом рядовые бойцы, когда большой спрос на молодых, полных сил и энергии людей, когда для руководства партизанскими отрядами не требуется большого опыта службы, а гораздо ценнее подвижность и физическое здоровье молодых людей, мы, пожилые люди, скорее можем быть обузой, чем принести пользу.