Виктор Минут - Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

Задерживаться в Сингапуре для поисков исчезнувших пассажиров было совершенно бесполезно: коль скоро они сумели обмануть бдительность английской полиции, трудно было ожидать, чтобы поиски эти дали быстрые результаты.

Капитан парохода имел определенные инструкции от своего морского начальства относительно маршрута, числа и времени остановок, внутренние дела эшелона его не касались. Поэтому, как только «Могилев» принял уголь и пресную воду для безостановочного следования к берегам Японии, мы покинули Сингапур, Выйдя в открытое море, мы встретили довольно свежий северо-восточный муссон, и начало основательно покачивать. Вследствие того, что ветер был противный, качка была носовая, особенно ощутительная на носу и корме, где была расположена большая часть пассажирских кают. Настроение пассажиров сразу понизилось. К неприятному ощущению морской болезни прибавились еще тревожные мысли о будущем. Приближался конечный пункт нашего плавания: от Японии до Владивостока – рукой подать. А что ожидает нас там?

Во время пути до нас долетали только краткие, отрывочные и сплошь да рядом противоречивые сведения о том, что творится на далекой родине и, в частности, на столь интересующем нас Сибирском фронте Колчака. Впервые в Сингапуре более или менее определенно выяснилось, что Колчак вынужден отступать и очищает Омск. Оставление Омска {249}, административного центра Западной Сибири, конечно, было событием первостепенной важности, и свидетельствовало о серьезности понесенных им неудач; но Сибирь велика, некоторая потеря территории, при переменчивости военного счастья, не может иметь решающего значения. Все зависит от того, каков тыл, все ли благополучно в стране.

Не знали мы тогда, насколько близко было полное крушение Сибирского фронта, именно вследствие революции в тылу. Узнай мы об этом раньше, так, пожалуй, число отставших в Сингапуре было бы гораздо больше. Нет, об этом мы узнали только в Японии, теперь же пассажиров смущала мысль о том, что через несколько дней окончится это беззаботное и интересное плавание, этот досуг, заполненный едой да развлечениями; что от каждого из нас потребуется работа, что многих из нас ждут труды и опасности, подобные пережитым во время великой войны и революции. Семейных, кроме того, удручала забота об их близких.

Опустела столь оживленная всегда кают-компания, только несколько столов было занято стойкими винтерами и бриджистами. Лото не появлялось.

Между тем ветер все крепчал и крепчал. К ночи он развел очень сильную волну. «Могилев» то вздымался носом кверху, как бы взбираясь на волну, то скользил по ней вниз, грузно зарываясь носом в воду и поднимая корму. Винт на несколько мгновений выскакивал из воды и вертелся с утроенной быстротой, при этом весь пароход содрогался от порывистой работы машины. На пассажиров, не занятых никаким таким делом, которое отвлекало бы их внимание от работы парохода, перебои эти производили угнетающее впечатление. Совершенное подобие перебоям сердца: то вы слышите привычные мерные повороты винта в воде, то вдруг они сменяются быстрым, порывистым вращением его в воздухе. Несколько раз в течение ночи приходилось останавливать машину на несколько минут для урегулирования частей, расстроенных неровной работой, и тогда зловещее спокойствие машины и неправильная качка судна, отданного на волю волн, производили крайне неприятное ощущение.

К утру второго дня после нашего выхода из Сингапура явилось опасение, что при этой погоде, сильно замедлявшей ход «Могилева», запас топлива, взятый в Сингапуре, окажется недостаточным, чтобы добраться до берегов Японии, и капитан, во избежание риска, решил повернуть в Гонгконг, меридиан которого мы в то время проходили, чтобы там пополнить свой запас. С переменой курса донимавшая нас качка прекратилась, и мы вздохнули с облегчением. Я был доволен этому обстоятельству, так как это давало мне возможность посетить Гонгконг, который мне не пришлось повидать в 1906 году.

В Гонгконге мы простояли целый день, съездил на берег. Поднялся по фуникулеру на пик Виктория, высшую точку острова, с которой он виден целиком; оттуда я спустился пешком по чудной автомобильной дорожке, проходящей сплошным ботаническим садом с разбросанными там и сям великолепными виллами. Внизу город наполовину европейский – опрятный, благоустроенный, наполовину китайский – с обычной грязью, ему присущей.

Как обычно, на рассвете тронулись мы в дальнейший путь. Погода как будто стала немного лучше, и можно было надеяться, что мы уже без всяких приключений дойдем до Японии, но капитан был встревожен начавшимся быстрым падением барометра, и на вопросы, когда мы придем в Моджи, только пожимал плечами.

Начались тревожные приготовления к шторму: был снят тент, команда торопливо обходила палубу под наблюдением одного из помощников капитана, который заботливо осматривал всякого рода закрепления. Все, что казалось не вполне надежным, исправлялось или заменялось. В столовой на столы были положены рейки, для того чтобы посуда не скатывалась во время качки.

К полудню ясное до того времени небо начало постепенно заволакиваться с северо-востока зловещими тучами. Свинцовые, с седыми разорванными краями, они сливались с потемневшим морем в той дали, куда лежал наш путь. Оттуда начал прорываться сначала редко, потом все чаще и чаще, свежий ветер, разбивая равномерную океанскую волну, срывая пенистые гребни волн и обдавая фонтанами брызг палубу парохода. Промежутки между порывами ветра становились все короче и короче, и наконец он задул с не меньшей силой, чем только что испытанный нами муссон.

Уже ко времени обеда развело настолько сильную качку, что положенные на столы рейки оказались вовсе не лишней предосторожностью; пароход наклоняло то на один бок, то на другой. Тарелки скользили в клетках реек, супу можно было наливать не более половины тарелки. Нечего и говорить, что многие пассажиры, а в особенности пассажирки, покинули столовую, потеряв аппетит при первом же наклоне судна, а оставшиеся на поредевших скамьях с трудом удерживались на своих местах, не имея опоры в соседях.

В каютах, вследствие задраенных иллюминаторов, было душно, и большинство пассажиров, волей-неволей, высыпали после обеда на палубу, хотя вид взбаламученного моря был вовсе не привлекателен. Громадные волны широкими грядами бороздили его поверхность, кое-где начали появляться уже белые барашки. Опять наш пароход начал то взлетать на волну, то стремительно скользить в ложбину.

Жутко было смотреть на приближение волны: благодаря наклону судна при скольжении вниз встречная волна кажется неимоверно высокой, она скрывает горизонт и представляется выше мачт парохода. Вот-вот она набежит на нос, поглотит судно или, обрушившись на палубу, смоет все, что на ней находится; и с облегчением вздохнешь, когда волна, приблизившись к носу судна, как будто подходит под него, вздымает его на своем хребте и снова опускает в ложбину, несколько раз, когда рулевой, очевидно, зазевался и не успел во время дать должный поворот руля, чтобы взять волну наискось, нос зарывался, и вода с шумом заливала палубу, докатываясь до капитанской рубки.